что лучше гитис или мхат
Рейтинг театральных вузов
Накануне вступительных экзаменов OPENSPACE.RU решил выяснить, чем отличаются друг от друга московские театральные вузы и какой из них круче
© В. Богданов / РИА Новости
Абитуриенты подслушивают у дверей во время вступительных экзаменов в Государственном институте театрального искусства имени Анатолия Луначарского (ГИТИС), 1979 год
Читать!
(и даже в один нетеатральный ВГИК). Большинству неважно куда — лишь бы взяли. Среднестатистический абитуриент понятия не имеет о том, куда он поступает и чем одна школа отличается от другой. Поэтому, уже стоя под заветной дверью, делятся слухами, более или менее фантастическими. Больше всего мифов на тему того, в каком вузе на что смотрят. В цене любые подробности: «все зависит от типажа»; «во ВГИК могут взять даже 25-летних, а в театральные вузы берут молоденьких»; «во МХАТе нужны мальчики»; «ГИТИС и Щука — школы более игровые»; «Щука похожа на цирк: здесь нужно выкинуть какой-нибудь номер»; «а ГИТИС как большая психбольница»; «во МХАТ в этом году набирает Рыжаков: ходят слухи, что на прослушивании мальчишек просят читать рэп».
В Щепке, как утверждают, приветствуется определенный типаж: статные русские парни богатырского телосложения и благовоспитанные девицы с косой и высоким голосом. Студентка актерско-режиссерского курса ГИТИСа рассказывает, что в период учебы в Щепке играла одних только бабушек с Урала, потому что щепкинская школа ориентирована на амплуа и внешность решает все. Студенты Школы-студии МХАТ полагают, что в ГИТИСе легче получить скидку на фактуру: «Во МХАТе меня никогда, ни разу не просили предъявить характерность, а в ГИТИСе мне сразу сказали: “Почитай как пьяная”». А сами гитисовцы говорят обратное: «У нас педагоги не подгоняют тебя под готовую схему, а пытаются разглядеть твою индивидуальность и идти от нее. В ГИТИСе смотрят на твой внутренний мир, а в Щуке — на внешность». Про то, какую именно внешность ценят в Щуке, показания расходятся с точностью до наоборот. Кто говорит, что сюда берут однотипных красавцев и красавиц, из года в год одних и тех же: высоких, темноволосых и «героичных». А кто — что в Щуке любят смешных, чудных, этаких дурачков, и чем моложе, тем лучше. Ректор Щукинского училища Евгений Князев уверяет: «Бывает, к нам поступают те, которые не проходят никуда: роста маленького и голос не такой — а мы находим в них какую-то индивидуальность».
© Сергей Пятаков / РИА Новости
В здании Всероссийского государственного университета кинематографии имени С.А. Герасимова (ВГИК)
Школа-студия МХАТ — вуз, наиболее открытый новым веяниям. Студенты тут чувствуют себя на хорошем счету, уверенно говорят о своих перспективах и легко идут на сравнение с другими театральными школами: «В Щуке больше внимания уделяют движению, но там у студентов слишком много свободного времени: актеры учатся полтора часа в день — это на третьем-то курсе! А у нас свободной минуты нет. Занятия по мастерству проходят два раза в день, утром и вечером, иногда приходится готовить по два этюда сразу. А в ГИТИСе занятия мастерством три раза в неделю — ну как это может быть?»
На первом курсе помимо классического репертуара (Достоевского, Островского) актеры пробуют силы в эстетике артхаусного и документального театра: «В Школе-студии ориентируют не на конкретный тип театра, а на разработку собственной темы: у актера должно быть что-то за душой, чем он может поделиться. Много времени уделяется общению, разговорам о смысле, формированию человеческой и гражданской позиции, потому что, если человеку нечего сказать, на него интересно смотреть две секунды». Здесь охотно привлекают к работе выпускников, и поэтому много молодых преподавателей. По инициативе Виктора Рыжакова, набирающего следующий курс, актерский факультет рекомендовал своим абитуриентам включить в программу для прослушивания пару десятков современных авторов, в числе которых: Захар Прилепин, Борис Рыжий, Вера Полозкова, Виктор Пелевин, Владимир Маканин, Владимир Сорокин, Евгений Гришковец, Иван Вырыпаев, Людмила Улицкая, Михаил Елизаров, Михаил Шишкин, Ольга Седакова, Ольга Славникова. Но при всей радикальности некоторых нововведений Школы-студии в ее стенах, по-видимому, соблюдается определенный дресс-код, оговоренный в местном объявлении: «В шортах и пляжной обуви вход в Школу-студию категорически воспрещен».
© Сергей Пятаков / РИА Новости
Студенты Высшего театрального училища им. М.С. Щепкина во время репетиции
Щепкинское училище лидирует в первую очередь в обеспечении безопасности. На вахте ГИТИСа я набрала номер деканата актерского факультета, представилась, и меня сразу пропустили. В Щуке охранник сам вызвался вылавливать мне актеров в толпе абитуриентов. А охрану Школы-студии МХАТ я и вовсе миновала незамеченной. Щепкинское училище было первой (и, признаться, единственной) школой, в которой с меня потребовали официальное письмо на имя ректора и служебный пропуск, удостоверяющий право задавать вопросы студентам и абитуриентам Высшего театрального училища (института) им. М.С. Щепкина при Государственном академическом Малом театре России. Это была первая традиция, с которой я столкнулась, едва переступив порог старейшей театральной школы.
От новых веяний студентов тут охраняют примерно так же рьяно. Воспитывают в духе патриотизма. Щепкинцы в разговоре
Читать!
со мной не стеснялись пафоса и возвышенных слов: Щепка хранит классические традиции, а традиции — это хорошо; классику уловить сложнее, чем современность; театр всегда был отражением социальной жизни; ставить пьесы нужно как написано; театр должен отсеивать пошлость; любое действие должно быть психологически оправданно; все должно быть по-настоящему, как в жизни. Спрашиваю: «Какой спектакль из последних понравился, запомнился? В каком театре?» — «В Малом. Последний потрясающий спектакль — “Пиковая дама”… Не помню, чья постановка».
Изредка встречаются критические нотки. Но, начав выражать некие сомнения, словно спохватившись, студент идет на попятную. «Какой театр вам нравится?» — «Театр Пушкина при Писареве, Ленком». — «А Малый?» — «Малый мне тоже нравится, но… У Малого театра нет такой задачи — идти в ногу со временем, предъявлять современного героя. А ведь можно, наверное, ставить тот же классический репертуар, но выбирать его исходя из того, что диктует сегодняшний день». — «Спорите об этом с педагогами?» — «Об этом не спорим. Я не считаю себя вправе: я студент, я учусь».
У здания Театрального института им. Бориса Щукина
В отличие от Школы-студии МХАТ и ГИТИСа, где у каждого мастера, набирающего курс, фактически своя школа, студент Щукинского училища за время учебы проходит через руки всех педагогов. «В Щуку идут чрезвычайно позитивные люди и необычные в этом смысле, — флегматично, без тени улыбки отвечает на мой вопрос о специфике вахтанговской школы студент, выловленный любезным охранником. — Если есть настрой на глубокую, сверхчеловеческую драму…» — «То куда?» — «Куда угодно, только не в Щуку. Новую драму и другие экспериментальные проекты в Щуке знают и любят, но новая драма новой драме рознь: для кого-то новая драма — это Прилепин, а для кого-то — Гауптман. У нас в программе тоже есть современные произведения, но нужно иметь определенное чувство такта, чтобы не пошлить на сцене, искать грубости какие-то мягкие эквиваленты».
Задаю тот же вопрос Римасу Туминасу, открывшему в этом году студию при театре Вахтангова, и слышу в ответ стандартное: «Школа Вахтангова, школа Щукинского училища — это, прежде всего, поиск выразительности, поиск праздника театрального действа и, в конце концов, утверждение праздника жизни. Но сегодня различия актерских школ уже стерлись. Сегодня многое зависит не от школы даже, а от мастерской, от индивидуальности мастера. И сегодня недостаточно быть хорошо обученным и талантливым студентом — нужно еще быть художником. Главное — это человеческая позиция. Я уверен, что люди уже рождаются с темой. И надо помочь актеру прислушаться к его теме, развить ее, помочь человеку стать творческой личностью».
© Александр Куров / ИТАР-ТАСС
Занятия по хореографии в школе-студии МХАТ
Если актеры Щуки уже студентами начинают выходить на сцену театра имени Вахтангова, студенты Щепки — на сцену Малого театра, а студенты Школы-студии — на сцену МХАТ, то ГИТИС не приписан ни к какому конкретному театру, который так или иначе определял бы его магистральное направление. В ГИТИСе нет единой школы, а граница проходит между факультетами и факультетскими мастерскими, каждую из которых возглавляет режиссер или художественный руководитель крупного московского театра. Актеров готовят на актерском и режиссерском факультетах. В Школе-студии и в Щуке тоже время от времени набирают актерско-режиссерские курсы, но только в ГИТИСе совместное обучение актеров и режиссеров происходит на постоянной основе. Актер с режиссерского факультета готовит этюды и отрывки не только и не столько с преподавателями, сколько с режиссерами-сокурсниками, в то время как студенты остальных вузов делают свои отрывки самостоятельно либо под руководством педагогов. В первом случае имеешь дело с неопытными, но разными режиссерами, в остальных — с профессионалами, которые точно знают, как надо; у каждой позиции свои плюсы и свои минусы: кому-то дороже атмосфера поиска, кому-то — мастерство. И так во всем. То, что кажется плюсом для одних, является минусом для других.
ГИТИС славится своими актерско-режиссерскими мастерскими, учиться на режиссерском факультете считается более почетным, но вот студенты одной из самых престижных мастерских жалуются своим коллегам, что их много учат режиссуре и мало развивают как актеров; то есть учат хорошо, но мало. Кудряшовцы — единственная мастерская с музыкальным уклоном: поэтому на прослушивании интересуются наличием музыкального образования или хотя бы слуха. «Хейфецы» больше работают с современной драматургией, а у «женовачей» уже целый год на повестке дня — Чехов.
© Сергей Пятаков / РИА Новости
Здание учебного театра ГИТИС
Предлагаю студентам актерского факультета сравнить ГИТИС с другими театральными вузами. Актер мастерской Бородина: «В Щуке больше работают над образом, идут от внешней выразительности к внутреннему оправданию, а в ГИТИСе начинают с того, что раскрывают себя: я в предлагаемых обстоятельствах. В Щепке время остановилось — в костюмах ходят. А в Школе-студии МХАТ “каша” в хорошем смысле: есть разные мастерские, разные преподаватели и разные направления. У мхатовцев хорошие спектакли, но нас учат тоньше: лучше проще, но по-настоящему. У них очень экспрессивная внешняя игра, она и внутренне оправданна, но они форсируют выразительность; а у нас, пока внутри не родится, не накопится, резких движений не позволяют. Но в ГИТИСе по сравнению со Школой-студией не хватает дисциплины».
Есть, конечно, и объективные критерии, такие, как конкурс, например. Так, в 2011 году количество абитуриентов, подавших документы после отборочных туров, составило: в Щепкинском училище — 71 человек на 27 бюджетных мест, в Щукинском училище — 116 человек на 30 мест, в РАТИ/ГИТИСе на актерский факультет — 60 человек на 17 бюджетных мест, в Школе-студии МХАТ — 68 человек на 23 бюджетных места. Однако даже в этом показателе возможна арифметическая погрешность. Во-первых, как мы уже говорили, все поступают всюду. С другой стороны, одна школа старается допустить к конкурсу как можно меньше народу, а другая, может быть, предпочитает нагнетать атмосферу соревновательности. Наконец, сам соискатель в случае успешного прохождения отборочных туров в
Читать!
несколько вузов одновременно при выборе между ними может ориентироваться не на репутацию школы, а на личность мастера, набирающего курс в этом именно году, или какие-нибудь другие субъективные факторы. Или такой показатель, как востребованность театрами. Из 16 выпускников актерского факультета Школы-студии МХАТ образца 2011 года на сегодняшний день в театр поступили 15 (93,7%); из двух актерских курсов Щуки (54 человека: 35 плюс 19) по специальности работают 49 (90,5%). Щепкинское училище держит эту статистику в секрете, а в ГИТИСе таковая и вовсе не ведется.
В конечном счете, все студенты довольны той школой, в которую попали, независимо от того, куда стремились поступить. И тем, кто идет по их стопам, советуют, в принципе, одно и то же: быть самим собой. Не подстраиваться, не пытаться понравиться — все равно не угадаешь и на всех не угодишь. В любом случае, если ты талантлив — тебя заметят.
Ректор ГИТИСа: прочитай басню так, как будто у тебя гвоздь в ботинке
Кого берут в театральные вузы? Как проходит конкурс актерского мастерства? Почему в ГИТИС во время сессии регулярно приезжает скорая помощь? Об этом и многом другом в преддверии начала приемной кампании рассказал ректор ГИТИСа, известный театральный критик Григорий Заславский.
‒ К началу приемной кампании есть неопределившиеся абитуриенты, которые еще не решили, куда им поступать и на кого учиться. Григорий, что вы можете им сказать? Кому надо, а кому не надо становиться актером?
‒ Наша главная задача в этой ситуации – как можно больше людей отговорить. Показательным был прошлый год, когда ГИТИС столкнулся с безумным конкурсом на актерский факультет ‒ 450 человек на место на курс к Миндаугасу Карбаускису. Мастера и педагоги «отсматривали» по 300 человек в день в двух аудиториях по 150 человек в каждой.
То есть мы заинтересованы в том, чтобы к нам поступало как можно меньше людей, но среди них были «наши». В этом и заключается серьезный вопрос: как увеличить количество «наших» абитуриентов и успокоить тех, кому актерская профессия не подходит, не нужна или даже противопоказана.
‒ Как к вам поступают? Известно, что в творческих вузах не работает традиционная схема поступления по результатам ЕГЭ. При этом на восьми факультетах в общей сложности 130 бюджетных мест. Что нужно сделать абитуриенту, чтобы попасть в заветную сотню?
‒ Надо быть талантливым. Хотя ЕГЭ мы тоже учитываем (минимальный проходной балл – 45 по русскому языку и 45 по литературе). Очевидно, что в нашей приемной кампании много субъективного, но это субъективное касается приема к определенному мастеру. Тот или иной мастер может в конкретном абитуриенте разглядеть талант. Это вовсе не означает, что человек, который к нам не поступил, не талантлив. Просто, например, у выдающихся театральных педагогов Дмитрия Брусникина и Марины Брусникиной свой взгляд: они могут понять, что именно из этого абитуриента именно они смогут вытащить все самое интересное. А набирающий в этом году Олег Львович Кудряшов, увидев тот же талант, его не возьмет, и на то у него будут свои причины. Кстати, зачастую мастер не берет тех, кто занимался в разных театральных студиях и уже «испорчен» актерской техникой.
У нас три тура отбора, актерский конкурс и собеседование. В итоге тот, кто поступает, уже хорошо знаком с мастером. Это обоснованно, поскольку отношение между мастером и студентом в ГИТИСе, как и в любом другом театральном вузе, намного ближе, чем в классических университетах. Хотя, на мой взгляд, классическим вузам такой подход при отборе студентов не помешал бы. Везде нужен талант. Для одного электрика работа будет мукой, он всю жизнь мечтал стать актером, а для другого – источником вдохновения.
‒ Как проходит конкурсный отбор? Вы сами присутствуете на таких собеседованиях?
‒ Присутствие ректора не способствует повышению качества экзамена. Это достаточно интимный и доверительный разговор – чем меньше людей, тем лучше. Но еще до того, как стать ректором, я бывал на подобных коллоквиумах.
Мастеру важен общий образовательный уровень, который, к сожалению, далеко не всегда высок. Абитуриента могут спросить: «что вы читали? кто из героев русской литературы вам близок?». Его могут попросить расплакаться или рассмеяться. Или предложить такое задание: «прочитай басню так, как будто у тебя гвоздь в ботинке, но ты не должен этого показать». Тот же текст, но с другим внутренним состоянием – довольно частое конкурсное задание. А Дмитрий Крымов, например, показывает картинки разных художников и просит назвать имя.
‒ Почему вы не учитываете индивидуальные достижения абитуриента? В ГИТИСе даже волонтерство не дает дополнительных баллов при поступлении.
‒ Пусть он придет, поступит, а мы сами ему предложим волонтерство. Наши актеры постоянно выступают в домах престарелых, в больницах, мы сотрудничаем со многими благотворительными фондами. Студенты продюсерского факультета и театроведческого факультета часто сопровождают городские выставки, участвуют в праздничных концертах.
‒ Предположим, абитуриент успешно прошел все отборочные туры и наконец, стал студентом театрального вуза. Учиться на актера легко и приятно?
‒ Учеба по актерской или режиссерской специальности ‒ это очень тяжелый труд. Да, он приносит немало радости студентам, но и требует огромной физической выносливости. В период сессии скорая помощь приезжает к нам до двух раз в неделю. Студенты теряют сознание, у кого-то идет кровь из носа.
Студенты вообще стали физически более слабыми. Это подтверждают все преподаватели. У нас впервые в этом году один мальчик, поступив на актерскую специальность, 7 сентября написал заявление с просьбой отчислить его, поскольку не ожидал, что будет тяжелая учеба. Он сдал ЕГЭ, прошел все конкурсы, собеседования… и устал.
За плохую учебу человека с бюджета могут перевести на внебюджет, и тогда внебюджетник займет его место. Более того, мы отчисляем за разные провинности до самого последнего дня перед получением диплома. Есть серьезные вещи, которые нарушать нельзя. Если девушка уезжает в Таиланд подрабатывать аниматором во время дипломного спектакля, это значит, что театр для нее стоит не на первом месте. Актерская специальность такого предательства не прощает.
‒ Сама система обучения претерпела какие-то изменения? Она трансформируется под современный театр? Или система Станиславского нетленна и постоянна?
‒ Есть вещи, которые непременно должны сохраняться, но что-то должно добавляться. Например, как вести себя на кастинге. Этот предмет сегодня просто необходим. Никаких кастингов в 19 веке, да и в 20 веке не было.
Сегодня театр движется в сторону проектных историй. Умение правильно себя продать должно быть в наборе компетенций любого актера. В американских театральных студиях каждый день проводятся занятия по тому, как вести себя на кастингах. Это равный по значимости предмет.
Что касается системы Станиславского, то сам Константин Сергеевич никогда не ставил в ней точку. Это живое учение, в нем нет никаких догм, оно позволяет постоянно что-то менять, меняться самому. Именно поэтому систему Станиславского ценят во всем мире ‒ театральном и кинематографическом, а также в мире пиара, нейролингвистического программирования. Ее преподают даже в разведках, потому что она помогает без запинки пройти полиграф.
Скажем так: учение Станиславского всесильно, потому что оно верно. Но оно не исключает индивидуального опыта мастера. У каждого он свой. Неслучайно люди, узнав, что в этом году у нас набирает Олег Львович Кудряшов и Олег Евгеньевич Меньшиков, бросают учебу в других уважаемых театральных школах, чтобы поступить именно к этим мастерам.
‒ Русская театральная школа остается одной из самых сильных в мире или уступает свои позиции?
‒ Она по-прежнему остается очень авторитетной и признанной. Но при этом есть вещи, которые однозначно нужно менять. У нас актер, закончив 4 курса театрального вуза, выходит не бакалавром, а специалистом. Актеров не отдали на поругание Болонсокому процессу. Я считаю, что актера надо не только переводить на систему бакалавриата, но и сокращать его обучение до трех лет. Так мы сможем повысить международную конкурентоспособность российского театрального образования.
Во всем мире актерское образование давно уже дается за два года, а в некоторых случаях и за год, и лишь в исключительных – за три. Разумеется, нам не надо отказываться от трех лет обучения. Все-таки мы стараемся, чтобы актерское образование было не только преподаванием технологии, но и неким подобием университетского образования, причем желательно не бледным. Но и растягивать это удовольствие на 4 года мы сегодня уже не можем себе позволить.
‒ Три года бакалавриата, а что дальше?
‒ А дальше работать, постоянно повышать свою квалификацию. Однажды Михаил Горевой рассказал мне одну запоминающуюся вещь: чем отличается русский актер от американского? Русский актер, когда выходит из стен театрального вуза, обычно находится на вершине своих профессиональных знаний, а затем он только деградирует. В отличие же от него американский актер, выходя из стен театральных школ, находится на низшей ступени своего мастерства, а дальше каждый год проходит разные курсы повышения квалификации, становится все более опытным.
Нам невозможно представить себе, чтобы выдающийся актер Владимир Машков пошел на какие-то курсы ‒ он все умеет, он ученик Табакова. Но то, что Мерил Стрип ходит на наши мастер-классы, вполне укладывается в нашем сознании.
‒ Российские театральные вузы входят в топы международных рейтингов наравне с Австралийским национальным институтом драмы, Королевской драматической академией и другими известными театральными школами мира?
‒ Пока, к сожалению, нет. Чтобы попасть в международные рейтинги, нужно соответствовать многим довольно странным показателям. Например, нужно собрать 400 анкет выпускников и отправить их по адресу рейтингового агентства. Целый год эти анкеты будут проверять. Затем запросят экспертную оценку авторитетности вуза. Как ни странно, на мой взгляд, международные рейтинги – территория довольно высокой субъективности, в них присутствует своя конъюнктура. Какой смысл частным компаниям Великобритании продвигать Московскую или Санкт-Петербургскую консерваторию? В итоге Московская консерватория на 40-м месте рейтинга, а Петербургская вообще из него вылетела просто потому, что вовремя не предоставила документы.
Когда ГИТИС попадет в топ, я буду, как лягушка взбивать эти сливки до консистенции хорошей деревенской сметаны, а потом и масла. В ближайшее время я поеду в Лондон, чтобы предложить представителям международных рейтингов QS и THE такие индексы, по которым, как мне кажется, более правильно рейтинговать театральные школы.
Конечно, нам не подходит такой критерий оценки, как академическая репутация, хотя наши статьи по актерскому мастерству и развитию театрального образования очень интересны. Но их нужно предлагать международным изданиям, регулярно заниматься продвижением. Пока у нас этим никто не занимается. Мы сидим и радуемся, какие мы хорошие.
‒ А мы хорошие?
‒ Конечно! Мы очень хорошие! Кто сегодня самый известный в мире русский режиссер? Римас Туминас. Его знает Лондон, Нью-Йорк, а это наш выпускник, наш мастер. Нам есть, чем гордиться. Но об этом нужно, не уставая, рассказывать всему миру.
В ГИТИСе 10 процентов иностранных студентов. Но сегодня в большинстве своем это замечательные безумцы, влюбленные в театральную профессию.
‒ Какие направления подготовки сейчас наиболее востребованы? Какие из них вам кажутся наиболее перспективными?
‒ Несколько лет назад никто не думал о том, что театр и видео в какой-то момент на каком-то перекрестке дорог неожиданно столкнутся и окажутся друг другу необходимы. Сегодня есть режиссеры, которые говорят, что если на сцене нет видеомониторов, то это уже не современный спектакль. Видео действительно становится во многих случаях необходимой частью театрального действа. Значит, видеомэппинг, видеоинженер и видеооператор – это те люди, которые сегодня нужны театру. Или возьмем звукорежиссера. Сегодня это такой же художник и автор спектакля, как и режиссер.
Недавно мы лицензировали завпостов (заведующие художественно-постановочной частью театра). Мы впервые в этом году набираем курс завпостов.
Очень важно, чтобы в ГИТИСе был курс драматургов, поэтому следующая наша цель – это лицензирование специальности по драматургии. Не менее важно, чтобы у нас учились не просто звукорежиссеры, но и звукорежиссеры мюзиклов. В этой области сейчас очень мало специалистов. У нас и актеров мюзиклов очень ограниченный «боекомплект». Стейдж Энтертейнмент, Театр оперетты ‒ одни и те же звезды переходят из одного проекта в другой. Но сегодня подобных проектов в три раза больше, чем 10 лет назад. Это существенный рост рынка. Мы обязаны на него реагировать.