можно ли верить в несколько религий
Можно ли одновременно исповедовать несколько религий?
Содержание
В интернете не так трудно встретить людей, которые заявляют о том, что одновременно исповедуют несколько религий. Как, например, пишет автор статьи на портале knife.media
«Субботу он посвятит созданию лингама, [идола бога Шивы], а в воскресенье поедет в центр столицы, в католический храм, на службу. В этом нет никаких противоречий – просто Женя исповедует две религии одновременно. Он католик и шиваит.
Еще он немного гадает на картах Таро и иногда отмечает викканские праздники Колеса года. Таких, как он, называют поликонфессиональными, или полирелигиозными людьми»
Многим такой подход кажется чем-то почти само собой разумеющимся – они готовы пить из всех источников и, как это называется, «припадать к сокровищам различных религиозных традиций». Люди удивляются – и даже обижаются – когда им говорят, что это невозможно. Кто мы такие, чтобы запрещать им?
Мы, конечно, не запрещаем – и «полирелигиозность», на самом деле, невозможна не потому, что это кто-то запретил, а силу самой природы вещей. Не юридически, а логически. Пытаясь одновременно практиковать, скажем, Православие и Буддизм, вы не являетесь ни православным, ни буддистом. У вас, в этом случае, не «несколько религий». У вас нет ни одной. Но рассмотрим все по порядку.
Вопрос об истине
Полирелигиозность выносит за скобки ряд важных вопросов – и, прежде всего, вопрос об истине. Кто, все-таки, прав? Как дела обстоят на самом деле? Какова реальность, не зависящая от нас и наших предпочтений?
Парадоксальным образом, воинствующий атеизм (вроде того, который исповедует Ричард Докинз) даже ближе к христианской вере, чем полирелигиозность – по крайней мере, мы с Докинзом согласны, что истина существует, истина имеет значение, и наш нравственный долг – стремиться к ней.
Готовность «следовать» разным религиям одновременно означает отказ от выяснения истины. В этом случае человек просто отказывается рассматривать вопрос о том, насколько истинны его представления и мироздании, что на самом деле ожидает нас после смерти, или какие из взаимоисключающих утверждений различных религий соответствуют действительности. Этот вопрос просто выталкивается за пределы сознания; сама его постановка считается неуместной, «недуховной», провоцирующей споры и конфликты.
Этот отказ задаваться вопросом об истине связан с влиянием двух мировоззрений – архаично-языческого и постмодернистского. Они могут показаться совершенно чужими друг другу – язычество это что-то очень, очень древнее, времен наскальных рисунков, постмодернизм – довольно новое, но они прекрасно смешиваются и дополняют друг друга.
Блаженный Августин в своем грандиозном труде «О Граде Божием» обращает внимание на то, что языческие религиозные практики имеют посюсторонние цели – получить здоровье, удачу в делах или на войне, успех в любви.
Язычник, таким образом, ищет в своей религиозной практике не истину, а эффективность. Не важно, какая это кошка, черная или белая, да и кошка ли это вообще. Важно, чтобы она ловила мышей.
Отношения язычника с богами подобны отношению крестьянина с рыцарем или коммерсанта 90-тых с «крышей» – он получает защиту в обмен на дань и изъявления почтения, при этом его мало интересует жизнь его покровителя. Боги – это источник возможных неприятностей, от которых стоит откупаться, или различных выгод, за которые стоит заплатить.
При этом, разумеется, чем больше у вас покровителей в высших сферах, тем лучше – имея хорошие отношения с районным начальством, совершенно не обязательно ссориться с начальством соседнего района.
Языческая религия – это не вопрос истины, это вопрос выстраивания таких отношений со сверхъественным миром, чтобы оттуда не прилетало бед, а прилетали, напротив какие-нибудь вполне земные блага.
Она остается такой и до сего дня; но современность породила еще одно явление – религиозные практики на фоне подразумеваемого (или даже осознанного) атеизма. Люди исходят из вполне атеистической и материалистической картины мира – Бога (или чего либо сверхъестественного) не существует, жизнь навсегда прекращается с физической смертью, молиться, на самом деле, некому. Но они (в отличие от «научных атеистов» ) не восстают против религии как таковой.
Современный человек, который придает большое значение своему психологическому состоянию, ищет еще и такие блага как избавление от депрессии, бодрость, силы, и те не вполне определенные переживания, которые принято называть «мистическими».
Религиозные мифы считаются истинными в том смысле, что они говорят нам нечто важное о нашей внутренней, психологической реальности; сказки, разумеется, не истинны в смысле соответствия внешнему миру – но они помогают людям что-то изменить, исправить или перенастроить внутри себя.
Совместное участие в ритуалах, унаследованных от прошлого, конечно, не помогает выйти на связь со сверхъестественными силами (они, по умолчанию, предполагаются несуществующими) но зато обладает благотворным психотерапевтическим или социальным эффектом.
Популярность разного рода медитативных практик, заимствованных из восточных религий, никак не связана с тем, что люди всерьез верят в предлагаемую ими картину мира. Они просто хотят достигнуть определенных чисто земных целей – например, повысить свою продуктивность – и если этот метод работает, то и хорошо.
В этой картине мира не может быть возражений против сочетания практик, взятых из разных религий – вероучение, мифология, различные представления о мироздании – это, в любом случае, что-то условное, таковы правила игры, и ничто не мешает вам играть в несколько игр одновременно.
Вопрос об истине тут предается вежливому забвению – вы же не станете заявлять на собрании ролевиков, которые изображают из себя, скажем, эльфов средиземья, что никакие они не эльфы, а средиземье – литературная фикция. Они не хуже вас знают, что фикция. Это не мешает им получать удовольствие от игры.
В центре всего – я и мои запросы
Оба этих подхода близки тем, что они ставят в центр религиозной активности самого человека и его требования – практические или психологические. Это отношение получает мощную подпитку от того мира рынка и повсеместной рекламы, в котором мы живем.
Бессчетное множество поставщиков товаров и услуг состязается за наше внимание и наши деньги, предлагая нам наилучшим образом удовлетворить наши запросы.
Когда нам хотят что-то продать, задаться вопросом «а насколько мне это подходит?» вполне уместно. Ведь именно я буду носить эту одежду или пользоваться этим устройством. Я вполне могу исходить из того, насколько мне это удобно и приятно – в том числе, на психологическом уровне.
Это же отношение переносится и на религию – получаю ли я те переживания, которые хотел? Нашел ли я компанию, в которой чувствую себя своим? Вызывает ли у меня это интерес? «Подходит» ли мне эта религия? Не надоела ли она мне, и разочаровался ли я в ней, удовлетворил ли я в ней мои психологические нужды?
Вопрос об истинности религии в этом контексте оказывается столь же непонятным, как вопрос об истинности той или иной марки мобильного телефона или, скажем, оздоровительной диеты. Диета может подходить к особенностям вашего организма, вашим возможностям, привычкам или вкусам – но спрашивать об ее «истинности» бессмысленно.
Истина и надежда
Но главная причина той атмосферы, в которой вопрос об истине выносится за скобки – это отсутствие надежды. Если у нас впереди нет ничего, кроме неизбежной смерти, которая полагает конец нашему личному существованию – причем независимо от того, как мы прожили нашу жизнь – то истина действительно не важна. Во что бы вы ни верили, ваши надежды не сбудутся; впрочем, это неважно, потому что вас, как личности, которая была бы способна этому огорчиться, уже не будет существовать.
Если религии – это, по умолчанию, фантазии, которыми люди утешают себя перед лицом своей неизбежной и бессмысленной смерти, отношение к ним как к игровым практикам, которые можно комбинировать как угодно, вполне понятно.
В этом случае бессмысленно задаваться вопросом «какой путь ведет к вечному спасению». Никакой. Нет никакого «вечного спасения». Как говорил персонаж тургеневских «Отцов и детей», «Закопают – лопух вырастет». Нет смысла опасаться впасть в заблуждение – вы не можете заблудиться по дороге в Город, которого не существует.
Христианство отличается и от древнего язычества, и от нового атеизма тем, что решительно – даже воинственно – провозглашает надежду.
Мы исходим из того, что существует Бог, который любит нас, и вечное спасение, которое мы можем обрести. Это – истина, и она прекрасна и невероятно утешительна
Христос буквально, телесно, физически воскрес из мертвых; Он действительно даровал нам жизнь вечную и блаженную, которую мы принимаем покаянием и верой.
Небесный Иерусалим, рай – не менее реальное место, чем Москва или Лондон, вернее, гораздо более реальное, живое, насыщенное, подлинное. По сравнению со святыми на небесах мы – бледные тени. Самое чудесное, волнующее и яркое, что мы можем пережить на земле – свадьба, рождение первенца, поразительные научные открытия или путешествия в удивительные места – лишь бледные отблески той подлинной, небесной, нескончаемой жизни, к которой мы призваны. Все добро, истина, красота и радость этого мира – это свет, с трудом пробивающийся оттуда, из нашего небесного Отечества. Когда мы водворимся там, мы обретем подлинное и вечное счастье. Наша земная жизнь дана нам для того, чтобы мы отправились в путь и пришли в дом нашего Небесного Отца.
А надежда делает истину очень, очень важной. Если если земная жизнь – это уникальный шанс, возможность обрести жизнь вечную и блаженную, становится очень важным, как мы этот шанс используем.
Это можно сравнить с положением тяжело больного – если он полагает, что никакой надежды поправиться у него нет, то он может думать только о том, как скрасить свои последние дни. Но если надежда появляется – становится очень важным найти правильный путь лечения. Человеку безнадежному нечего терять; но когда появляется надежда, очень важно ее не упустить.
И первое, что человек спрашивает, когда у опасно больного появляется надежда выздороветь, (или у заключенного – надежда освободиться) – «правда ли
это?» Вдруг это мираж и надувательство? Если мы ставим на карту нашу последнюю надежду, нам необходимо знать, что поставили мы правильно.
И вот религия, когда она поднимается над примитивным языческим колдунством – про нашу последнюю надежду. Вы не станете проявлять плюрализм в области, которая для нас критически важна. Вы не будете лечиться (или лечить кого-то, кого вы любите) сразу у двух врачей, которые дают разные (и при этом несовместимые) диагнозы, и предписывают разные стратегии лечения. Вы приложите усилия, чтобы выяснить, кто из них прав. Вы не станете вверять свою жизнь тому, кто, очевидно, заблуждается.
Если небесный Город реален – становится очень важным, какая дорога туда ведет, а какая – нет. Если мы отправляемся в путь, для нас становится очень важно не заблудиться. Мы обнаруживаем, что истина имеет значение. Если вы, идя по заснеженной пустыне, хотите выйти к жилью, для вас очень важно выбрать правильный путь. Это буквально вопрос жизни и смерти.
Когда мы исследуем религии – не примитивное поклонение богам плодородия и успеха, а великие традиции, такие как Буддизм, Ислам или Христианство – мы обнаруживаем, что они имеют между собой нечто общее. Они говорят о том, что цель нашего путешествия – спасение, лежит за пределами земной жизни. Но они совершенно по-разному ставят диагноз бедственного состояния человеческого рода – и прописывают совершенно различное лечение.
Они не могут быть истинными все и одновременно. Конечно, людям хочется отложить споры об истине – как если бы истину можно было бы вынести за скобки нашей жизни, отодвинуть этот вопрос на безопасное расстояние. Но это невозможно. Мы неизбежно исходим из каких-то представлений об истине – даже если мы полагаем, что истина не важна или ее не существует. Наши поступки выдают то, во что мы верим (или не верим). Совершая какие-то действия (или воздерживаясь от их свершения) мы неизбежно руководствуемся какими-то представлениями о реальности и о том, как нам следует себя вести. Поэтому вопрос об истине неизбежен.
Первая и вторая заповедь Декалога говорят «Я Господь, Бог твой, Который вывел тебя из земли Египетской, из дома рабства; да не будет у тебя других богов пред лицем Моим. Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что в воде ниже земли; не поклоняйся им и не служи им» ( Исх.20:2–5 )
Если человек воздвигает идола и совершает перед ним ритуал поклонения Шиве, он исходит из подразумеваемого убеждения, что категорическим библейским запретом на поклонение идолам (и чужим божествам) можно пренебречь.
Если он ищет различных путей к Богу в разных религиях, то он явно не полагает истинными слова Христа «Я есмь путь и истина и жизнь; никто не приходит к Отцу, как только через Меня» ( Иоан.14:6 )
Вы не можете верить – в смысле «признавать истинными» – взаимоисключающие утверждения. Такая вера не «запрещена». Она просто логически бессмысленна. Вы тем более не можете следовать взаимоисключающим повелениям – воздвигать лингам в честь Шивы, как указывает Индуизм, и повиноваться категорическому запрету делать что-либо подобное – который содержится в Библии.
Бог, требующий верности
Бог абсолютно верен каждому из нас – верен до конца, до смерти на Кресте. И неверность Ему – готовность обращаться к «богам иным» это не просто заблуждение. Это тяжелое личное оскорбление.
Пророки сравнивают отношения Бога и Его народа с браком – Бог также не потерпит отношений с другими богами, как муж не потерпит отношений своей жены с другими мужчинами.
В Писании Бог сравнивает Себя с мужчиной, который полюбил и приблизил брошенную сироту, стал ей добрым и заботливым мужем – а она предала Его, попрала Его любовь с радостью пошла по рукам ( Иез.16 ) Как говорит Пророк, «Но поистине, как жена вероломно изменяет другу своему, так вероломно поступили со Мною вы, дом Израилев, говорит Господь» ( Иер.3:20 )
Бог также сравнивает Себя с Отцом, оскорбленным его неблагодарными сыновьями: «Слушайте, небеса, и внимай, земля, потому что Господь говорит: Я воспитал и возвысил сыновей, а они возмутились против Меня» ( Ис.1:2 )
Идолопоклонство в Библии – это возмутительное оскорбление Богу. Творец неба и земли снизошел к вам, заключил с вами завет, а вы предпочли Ему бездушных и бессмысленных идолов.
Поклонение другим божествам абсолютно несовместимо с христианской верой; если вы практикуете его – то вы вне завета с Богом. Вы абсолютно точно не являетесь христианином – как бы вы себя при этом ни называли. К счастью, как и любой грех, этот грех можно оставить, и обратиться «к Богу от идолов, [чтобы] служить Богу живому и истинному» (1Фесс.1:9).
«Я верю в Иисуса Христа, я верю в Гаутаму Будду»: как живут люди, которые исповедуют несколько религий одновременно
Карты Таро поверх Библии. Буддийский алтарь рядом с иконами. Утром — месса в православном храме, вечером — празднование Самайна. Слово «двоеверец» ассоциируется с эпохой крещения Руси, когда обращенные в православие русичи днем причащались в церкви, а ночью шли в языческие капища, не в силах забыть старых богов. Однако и сегодня в больших городах живут люди, которые осознанно исповедуют не одну религию, а две или больше. Кто они, как их правильно называть и с какими проблемами они сталкиваются, разбирался Тео Омский.
«Католик по будням, шиваит по праздникам»
«Главное, чтобы он не подгорел и не растрескался, — говорит 32-летний москвич Евгений, осторожно проводя пальцами по влажной глине, — иначе всё придется переделывать».
Женя лепит лингам — символ индийского бога Шивы. После духовки ставшая сухой глина будет окрашена в традиционные цвета — черный и золотой.
«У меня раньше был такой же лингам, но разбился во время переезда, новый будет стоять вот там», — парень указывает на трюмо, украшенное ожерельем из сушеных плодов рудракши, которые в Индии еще называют «слезами Шивы».
Рядом с ожерельем висят венецианская маска и цветные длинные перья, а напротив, на окне — маленький витраж с изображением святого Михаила. На шкафу — засушенная ветка оливы, привезенная Женей из путешествия по Палестине, а под ней лежит «Житие святого Августина». Когда приходят гости, Женя берет эту книжечку и зачитывает самые интересные места.
Субботу он посвятит созданию лингама, а в воскресенье поедет в центр столицы, в католический храм, на службу. В этом нет никаких противоречий — просто Женя исповедует две религии одновременно. Он католик и шиваит.
«Меня крестили в девять месяцев в православной церкви, но мама не водила меня в храм и никогда особо не говорила о Боге, — рассказывает Евгений, пока глиняный предмет культа прогревается в духовке. — В школе мне повезло с учительницей английского. Она знакомила нас с культурой Британии, много рассказывала о католицизме. Меня очаровали его ритуальная и эстетическая составляющие. В 11-м классе нам читали цикл по мировым религиям, в том числе рассказывали об индуизме. Меня впечатлили широта, простота и яркость традиций этой религии.
Но частью моей жизни католицизм и индуизм стали позже, когда мне было 26. Именно тогда в интернете я познакомился с одним уральским музыкантом и поэтом. Этот человек был католиком, но очень интересовался индуизмом. Он стал моим другом, а потом и духовным наставником. Под влиянием его творчества и разговоров с ним я начал читать Евангелие, труды святого Августина, Фомы Аквинского, а позже он посоветовал мне прочесть индийский эпос „Махабхарата“. Однажды мы встретились, и я начал помогать ему переводить с английского на русский 14-ю главу 13-го тома „Махабхараты“. Это очень красивый текст, он был для меня непривычным и оглушающим, но при этом мелодичным и интуитивно понятным. Он о Кришне, аскезе и Шиве. Мы сели разбирать главу вечером, оторвались от нее только в три часа ночи».
Женя замолкает, смеется и добавляет: «Так что теперь я католик по будням, шиваит по праздникам».
По словам Жени, шиваизм и католицизм для него не противоречат, а дополняют друг друга:
«Христианство при всей красоте, мощи, ценности и значимости не отвечает на все мои вопросы. Оно очень сильно дробит физическое и духовное, порождая понятие греха. Индуизм же вообще не ведает такого понятия. Это единственная религия, которая интегрирует тело и дух воедино. Как-то я вбил в гугл запрос «грех в индуизме», и поисковик вежливо ответил: «Может, вы имели в виду „грех в иудаизме?“ Это забавно».
Женя подчеркивает, что выбрать одно из двух течений он вряд ли сможет:
«Сам по себе шиваизм слишком экстатичен, эмоционален.
В индуизме совсем нет правил. Это хорошо и свободно, но нет и ориентиров, куда развиваться духовно. Я же стараюсь идти путем не бессознательных инсайтов, а осознанности. Христианство — это как раз мощные этические догмы. Оно централизованно. Как организация, как система, Ватикан мне очень нравится.
Мне хочется искать в себе Христа и стараться ему уподобиться, потому что быть как Христос — это большой духовный труд, это развитие. Чтобы быть Шивой (или его частью), почти ничего не нужно делать. Шива — это энергия, которая есть в каждом».
Женя ходит на католическую мессу раз в месяц, где слушает проповеди и молится. Весной, раз в год, он отмечает Махашиваратри — священную ночь Шивы, во время которой не только поет мантры и рассуждает об индийском боге, но и общается с друзьями и братьями по вере.
«Шива считается разрушителем препятствий и иллюзий, — говорит Женя. — Однажды, когда я был дома один, я случайно заперся в комнате и у меня заклинило дверь. Дергал ручку, но безрезультатно, а я худой, выбить дверь мне не под силу — ну, я так думал. Но потом что-то на меня нашло, и я с криком „Во имя Господа нашего Шивы!“ дернул ручку изо всех сил. И знаешь что? Дверь открылась!»
Они были всегда
Такие люди, как Женя, есть по всему миру, однако точное их число назвать сложно. Исследовательница современных религий Ю. Н. Киселева в статье Homo multireligiosus заметила, что феномен множественной религиозной идентичности практически не изучен ни в России, ни за рубежом, хотя подобные тенденции были отмечены отдельными авторами уже в 1990-х.
По мнению Кэтрин Корнилл, профессора сравнительного богословия Бостонского колледжа и автора статьи «Двойная религиозная принадлежность: аспекты и вопросы», поликонфессиональность становится одной из интегральных характеристик религиозной культуры современного мира.
«Появляется всё больше людей, идентифицирующих себя, например, одновременно как буддиста и христианина или иудея и буддиста. Сегодня уже не вызывают удивления иудеи, признающие спасительную жертву Христа. Люди, обозначающие себя как христиане, вовлеченные в суфийские религиозные традиции. Индуисты, считающие себя частично христианами, и т. д.».
Религиовед Кирилл Праведов комментирует: говорить о том, что поликонфессионалы массово появились только к концу XX века, неверно. Этот феномен существовал на протяжении всей человеческой истории.
«Двоеверие встречается очень часто и в христианстве, и в других религиях. В монотеизме это связано с его распространением среди народов, уже имевших свою религиозную картину мира. Христианство не смогло полностью вытеснить ее. Отсюда празднование Ивана Купалы, Масленицы, Самайна и иных языческих торжеств наряду с христианскими, вера в домовых, фейри, кобольдов и других представителей язычества. Троеверие — более редкое явление. Обычно оно встречается у потомков нескольких народов. Здесь, как правило, сочетаются православие и рудименты язычества».
Есть целая традиция иудео-мусульманства в Турции. Ее представители называются дёнме, что с турецкого переводится как «обращенные», или «отступники».
Это течение возникло в 1683 году в городе Салоники. Основал его каббалист Саббатай Цви, который провозгласил себя мессией. Он и его ученики приняли ислам — по одной из версий, их заставили это сделать местные власти. По другой версии, они обратились к мусульманству добровольно, в поисках истины. Внешне они соблюдали предписания Корана, но при этом считали себя иудеями. Ученики Саббатая Цви верили в божественность своего учителя и отмечали его день рождения как религиозный праздник, отвергали ряд заповедей Торы. У них также был оргиастический праздник Хаг Ха-Кевес, где члены секты обменивались женами.
В 1923 году жители Салоник приравняли дёнме к туркам и депортировали их. Представители течения отправились в Турцию и осели в Стамбуле и Измире. По словам Кирилла Праведова, информации о дёнме всегда было крайне мало: во многом из-за негативного отношения к ним как иудеев, так и мусульман они предпочитают не говорить о своей вере.
Журналист, исследователь еврейской культуры Захар Гельман в статье «Дёнме — последователи лжемессии» вводит термин «дёнмефобии» и замечает, что представители турецкой общественности периодически обвиняют дёнме во «всех трагических событиях в истории Турции за последние 150 лет».
Иудео-христианские концепции достигли расцвета в XV веке в Испании. Русский философ Л. А. Тихомиров в книге «Религиозно-философские основы истории» пишет, что изначально это было связано с гонениями на евреев: многие из них притворно принимали католичество и втайне исповедовали иудаизм. Одним из таких крещеных евреев (маранов) был Иосиф Наси, политик и правитель острова Наксос, который добился высокого положения при турецком дворе. С конца XVIII века иудео-христианские группы позволяли евреям влиться в европейское общество, сохраняя этнорелигиозную самобытность.
Известна поликонфессиональность в Китае, жители которого могут одновременно исповедовать буддизм, конфуцианство и даосизм, а также в Японии, где много буддистов-синтоистов, которые, например, справляют свадьбы по синтоистскому обряду, а похороны — по буддистскому.
В России у коренных народов тундры шаманизм и язычество соседствуют с христианством. Писатель из Салехарда Всеволод Липатов упоминает в книге «Ночной директор» о том, что коренные народы Ямала, приняв православие, по неизвестным причинам стали особо почитать Николая Чудотворца.
Читайте также
Они поклоняются его иконам так же, как до этого поклонялись духам природы, — принося дары в виде пушнины и дичи. Племена остяков называют святого Николая Торым Никола, самоеды — Нум Никола, вогулы — Нум-Торым Никола. Всё это переводится как «Русский Бог»: первые православные исследователи тундры не сразу смогли объяснить аборигенам разницу между Богом и святым.
Липатов пишет, что легенды о Николае как о страннике, который путешествует по тундре и спасает детей и путников, живы среди коренных народов до сих пор.
Но что движет человеком, который выбирает для себя религию, никак не связанную с его культурой?
«Это связано с массовой секуляризацией общества в ХХ веке, — говорит Кирилл, — поход в церковь для многих европейцев, американцев и канадцев стал обязательной формальностью.
Примерно с конца 1940-х выросло поколение, разочаровавшееся и в католицизме, и в протестантских течениях, но занимавшееся поиском своего духовного пути. Большую роль здесь сыграли сексуальная революция и движение хиппи.
Люди стали знакомиться с восточными религиозными традициями, вновь открыли для себя концепции розенкрейцеров и немецких классических философов. В это время возник нью-эйдж как попытка переосмысления картины мира в кардинально изменившихся реалиях. В 1990-е новые веяния пришли и в Россию.
Не нужно путать такие понятия, как поликонфессиональность (полирелигиозность) и религиозный синкретизм. Поликонфессиональность — религиоведческий феномен, который состоит в одновременном исповедании одним человеком нескольких религий, которые не смешиваются и существуют параллельно в сознании верующего. Синкретизм — это соединение элементов разных культов в одну религию, подчас — довольно необычную».
«Не только мне мало одной религии»
Аглае чуть за тридцать, она живет в крупном сибирском городе и называет себя синкреотиком. О своей религиозности говорит так:
«Проще сказать, каких верований я не придерживаюсь. Почти все религии перекликаются между собой. Если речь идет, конечно, о древних учениях, а не о сомнительных сектах. Даже в языческих архаичных верованиях можно найти ряд ценных идей и мыслей, хотя, казалось бы, что там искать».
Синкреотиком Аглая стала в детстве, в 10 лет. Она вспоминает: шел самый разгар 1990-х и, помимо кризиса государственного, был еще и кризис идейный. До СССР Россия была православной, у людей была вера.
При СССР веры не стало, но была идеология. Но в 1990-е годы не стало Союза — и люди остались без какого-то великого ориентира, без ответа на вопрос «Зачем всё это».
«Многие стали искать ответ самостоятельно. Моя семья была в их числе», — говорит Аглая.
Расплодившиеся в то время секты не вызывали никакого доверия ни у семьи девушки, ни у нее самой, а вот томик «Истории религий» был ей как минимум интересен. Он помог Аглае составить личное мнение по вопросу религиозности, причем в довольно нежном возрасте.
«Возможно, еще сказалось то, что я росла в творческой среде, а люди-творцы воспринимают мир по-особому. Мы чувствуем, что за нами стоит нечто больше нас самих, точно так же, как мы стоим за тем, что создаем.
Творческие люди всегда сталкиваются с вопросом „Есть ли Бог?“. Даже самый убежденный атеист непременно упирается в него. Он может сколько угодно доказывать вам, что Бога нет, однако обратите внимание: он этим вопросом задавался и размышлял, в отличие от тысяч других, которым всё равно».
В ходе беседы Аглая сознается, что ближе всего ей всё-таки буддизм:
«Буддизм — такая чудесная философия, которая уравновешивает все другие. Вообще всё уравновешивает. Учение Будды Гаутамы стоило бы изучить каждому человеку. Мир стал бы намного светлее.
Моя вера выражается в моей философии, подходе к жизни и принципах, которым я следую. Один из этих принципов, кстати, — никому свою веру не навязывать и ничью точку зрения не оспаривать. Я свой путь выбрала сама, я спокойно принимаю выбор других людей. Так и должно быть в мире — собственные пути и осознанный к ним подход. Печально смотреть на ортодоксов, которые что-то кому-то навязывают: хуже антирекламы для любого течения не придумаешь.
В моем доме нет предметов культа. Даже крестик я в какой-то момент сняла — очень тяжело стало носить его. В этом плане я согласна с мусульманами, призывающими не делать никаких изображений Аллаха и Пророка. Буддизм тоже призывает ни к чему не цепляться, в том числе к материальным вещам. Время от времени покупаю только церковные свечи, но они надолго не задерживаются.
Обряды? Они появляются в моей жизни, когда в них возникает потребность.
Вот молитва и медитация — это равно хорошо: дисциплинирует, помогает освободить разум, настроиться на нужную волну. И быть честным перед самим собой, что немаловажно.
Я много говорю о своих религиозных взглядах с семьей. Мать и сестра понимают меня, хоть и каждая по-своему. Друзей, со мной согласных, у меня достаточно. Мы не просто поддерживаем друг друга: общение дает нам свежий взгляд на многие вопросы. Не только мне мало одной религии. Да и вообще, мне кажется, человечество наконец начало перерастать эпоху религиозных дрязг, подходить к вере более осознанно, раз уж такие люди, как мы, появились. Хочется верить, что это так».
«Бога нет, и это чувствуется»
Не всем синкреотикам и поликонфессионалам удается найти понимание семьи. Полина из Санкт-Петербурга — викканка, но выросла в христианской семье, где плохо воспринимают другие религии:
«Я познакомилась с виккой в 28 лет. До этого интересовалась индуизмом и буддизмом.
Мне очень нравится, что женщина в этих религиях не принижается и не стоит на втором месте. Бог и Богиня равны у виккан. У Богини три ипостаси: девушка, мать, старуха, и все они уважаемы наравне с Богом. Мне нравится культ природы. Сама идея викки направлена на саморазвитие человека, а не на терпение невзгод со смирением ради счастливого посмертия.
В буддийских храмах мне нравится то, что женщинам не нужно закрывать голову, наоборот, у всех верующих лик должен быть открыт и виден богу. Все пожертвования за свечи, молебен — добровольны. В индийском храме даже бесплатно кормили во время праздников. В той же христианской церкви, куда ходит моя семья, даже отпевать и попросить помолиться нельзя бесплатно, а еще чувствуется явный патриархат и принижение роли женщины, закрепощение ее образа. Это мне не по душе».
Когда-то Полина любила православную Пасху, с радостью освящала куличи и красила яйца.
«Но как только тетя, с которой мы это делали, умерла, праздник тоже умер для меня, — с горечью говорит девушка. — Сейчас я помогаю с этим матери. Но внутри у меня очень много раздражения. На мой взгляд, в наших храмах уже почти ничего не осталось от Бога. С батюшкой я общалась один раз, он даже не выслушал меня, сказал, что мне просто нужно слушаться старших. По-моему, он просто говорил заветами, не слыша своих прихожан».
Как викканка, Полина старается укреплять связь с Богом и Богиней посредством медитаций и молитв, отмечает праздники Колеса года, читает книги о традициях.
На Йоль она любит жечь свечи у окна, украшать дом еловыми ветками и мандаринами. Гуляя в парках и лесах, она оставляет небольшие дары и подношения духам природы. Алтаря или изображений Бога и Богини у Полины нет, но есть банки с сушеными травами, свечи в окружении неограненных камней и ящик, где всё это хранится.
«Немного напоминает сундучок ведьмы, — улыбается Полина. И грустнеет, когда разговор заходит о семье: — Я не могу отказаться от посещения христианской церкви из-за родных. Говорить с ними бесполезно. Один раз пробовала пообщаться с мамой о разнице между буддийским храмом и христианским. Меня сочли шизофреничкой и запретили ходить в буддийский „притон“.
Викканство я с мамой в принципе не обсуждаю и не хочу. Это только мое, личное и важное, и я не хотела бы, чтобы это поливали грязью, а она может.
Нет, нет, я не против христианства! В детстве я читала Библию, часто молилась, обращалась к Всевышнему и делилась с ним довольно многим.
Просто мне кажется, что в официальной церкви уже давно нет Бога и это чувствуется. Мир изменился, люди живут иначе, чем в прошлом веке, им нужно изменение религии.
Консервативная церковь топчется по человеческим ценностям, как стадо слонопотамов, и ее невозможно поддерживать. Поэтому люди ищут для себя другие варианты веры. Как я».
Ситуация, когда родители не принимают детей, выбравших другую веру, встречается часто.
«Я вижу в этом не только сложность с принятием иных религиозных взглядов, — говорит психолог Анастасия Кузнецова, — а в целом с принятием Иного. Люди старшего поколения пытаются сделать так, чтобы дети были „как они“. Тут вопрос про родительское желание видеть в детях собственное продолжение, про желание окружить себя „своими, похожими на меня“, потому что это воспринимается безопасным, а иное, незнакомое ощущается угрожающим. Что с этим делать? Нет универсального ответа. Каждый случай такого неприятия уникален, и это самое сложное».
«Карты кладу на Библию»
Общество редко идентифицирует магию и оккультизм как самостоятельные религиозные течения, однако сами адепты утверждают, что гадание на Таро — это не просто развлечение. Это полноценная вера или ее значимый элемент.
Марина из Нижневартовска гадает на картах, рунах и оракуле и называет это весомой частью своей религиозности. Что, впрочем, не мешает ей исповедовать католицизм.
«Я крещена в православие, но в 19 лет сама сделала переход, — говорит Марина. — Рациональную причину назвать не могу. У меня очень набожная бабушка, и с ее подачи для меня существование Бога никогда не было вопросом. Но в православных церквях мне всегда было как-то не по себе, а служители почему-то даже вызывали опасение. После окончания школы я попала в католический храм. И вот тут передо мной словно открылось окно, я наконец вдохнула полной грудью, здесь я действительно почувствовала себя на своем месте. Спустя полгода меня приняли в католики. Кстати, я не встречала ни одного католика, который бы выказывал к приверженцам другой веры или неверия какой-либо негатив. Это приятно.
Что касается гадания, им я увлеклась намного раньше, еще в школе. Правда, тогда это было игрой. Мы с подружками гадали друг другу на обычной игральной колоде или детских пасьянсах. Потом, уже в старшей школе, я узнала о колодах Таро. Самую первую увидела у подруги дома, где эта колода почему-то использовалась как игральная. Почти год я читала о гадании на картах, потом купила себе первую личную колоду.
В 24 года я увидела, как гадают на старшем футарке скандинавских рун, и меня настолько восхитила эта эстетика, что спустя время я обзавелась личным набором. Сделала сама: рисовала руны лаком на стеклянных камушках.
Надо признать, я немного смухлевала при создании рун: перед использованием вымочила их в святой воде. Что-то подсказало мне, что именно так стоит сделать, хотя руны и христианство, мягко говоря, не связаны.
Сейчас я гадаю на картах Таро, оракуле и рунах, совсем недавно увлеклась астрологией».
Тарологом, гадалкой или рунистом Марина себя называть не спешит: говорит, что еще не достигла нужного уровня, и называет себя любителем. Добавляет, что для нее католичество и гадания всё же неравноценны:
«Я справляю все крупные католические праздники, например Рождество, Пасху. Так же как стараюсь не пропустить особые дни для гадания, такие как Ночь Всех Святых, 13-е число, если оно выпадает на пятницу. Обязательно гадаю с четверга на пятницу, так как эта ночь считается вещей. Но если католический праздник выпадет на четверг, от гадания я откажусь. Я всегда делаю выбор в пользу католической веры».
На вопрос, почему же тогда Марина считает себя синкреотиком, она отвечает:
«Беря в руки гадальную колоду или скандинавские руны, вопрос я задаю своему Богу, потому что ответ знает только Он. Это занятие не без греха, но никогда в своей практике, даже переходя от гадания к легкому колдовству, я не обращалась ни к кому другому.
Ни к демонам, ни к чертям, ни к другим богам. Так что для себя главную христианскую заповедь „да не будет у тебя иных богов, кроме Меня“ я соблюдаю честно».
Из предметов веры в доме Марины только Библия, маленькая икона на подвеске, подаренная бабушкой, и церковные свечи, которые, кстати, используются и для магии в том числе. Из инструментов гадания — колоды Таро и оракул, гадальные руны и тяжелый кулон.
«Все предметы важны, — замечает Марина. — Кстати, лежат они рядом, на одном столе, а карты кладу непосредственно на Библию».
«Есть один огонь: то огонь небесный»
Герои нашей статьи называют себя синкреотиками, многоверцами и поликонфессионалами, они исповедуют и сочетают разные религии. Но есть между ними кое-что общее — кроме того, что все они откликнулись на посты в социальных сетях о будущей статье про полирелигиозность и захотели рассказать о себе.
Это глубокое личное понимание Бога как единой творящей энергии, которая может проявлять себя по-разному и скрываться за различными именами. Религия для поликонфессиональных людей — всего лишь инструмент, который выбирается в зависимости от того, насколько он удобен для разговора с высшими силами.
«Бог — он больше одной религии, — говорит Аглая. — Больше, чем все религии разом. Кому и как удобно понимать его — каждый выбирает сам, для этого и существует множество религиозных течений».
Тот, кто смотрит шире одной религии, не только часто оказывается более свободен внутри, он еще и избавляется от осуждения других за то, что они чем-то от него отличаются. А осуждение и злоба во всех религиях не приветствуются.
«Для меня оккультные практики — это определенное орудие, с помощью которого я обращаюсь к своей основной религии, — соглашается Марина. — Можно сказать в молитве „Боже, дай мне знак“, а можно задать прямой вопрос и с помощью карт или рун получить конкретный ответ. Я боготворю своего Бога (прошу прощения за тавтологию), и, возможно, именно это позволяет мне спокойно относиться к оккультизму и своей тяге к нему. Потому что сколько бы богов ни было в других религиях, сколько бы ни было на свете великих учителей и духовных практик, мой Бог для меня всегда будет выше их всех. В конце концов, кто сказал, что не он их создал?»