я знаю его как хорошего врача
Такого не покажут на «Брянской губернии» — пациентка коронавирусного госпиталя рассказала, как больные в палатах едят с пола и задыхаются из-за безразличия главного врача
Шокирующая жалоба появилась на портале медицинских услуг Брянской области. «Брянский ворчун» решил привести ее целиком, потому что поверить в то, что пишет наша землячка, практически невозможно.
Надеемся, на эту жалобу обратит внимание прокуратура, Росздравнадзор или хотя бы губернатор, у которого все в порядке с койками, госпиталями и кислородом.
Такого точно не покажут на «Брянской губернии».
Жалоба адресована главному врачу областной больницы №1. Далее — текст без правок и сокращений…
Афанасьеву Александру Валентиновичу
Никогда не писала отзывов, а тем более жалоб. Но столкнулась, не побоюсь этого слова, с беспределом.
Афанасьев Александр Валентинович, пишу специально для Вас, не знаю, как там организована структура Ваших служб, но руководитель все-таки Вы.
Лежу с ковидной пневмонией в роддоме областной больницы №1.
Поступила поздно вечером 28 октября 2021г., 80% поражения легких. Нет ни подушек, ни жгутов для забора крови из вены. Чтобы выгнуть руку при заборе крови, опорой служила спинка стула. Нет пластырей для фиксации внутривенных катетеров. Чтобы поставить внутривенный укол, медсестре приходиться катетер каждого пациента разбинтовать, потом забинтовать. На это уходит уйма такого драгоценного в красной зоне времени. Медсестры покупают, идя на смену, за свой счет жгуты, батарейки в пульсоксиметры, пластыри для катетеров. У медсестер пульсоксиметры практически не рабочие, хорошие только у врачей. Тонометры сломаны. Постельного белья не хватает. С таким оборудованием обслужить огромный поток пациентов оперативно в принципе невозможно.
Положили на кислород. Я никогда с этим не сталкивалась, какой должен быть поток кислорода, и как я должна дышать не знала. Маска прилипала к лицу, потела, я в нее в прямом смысле вгрызалась. Кислорода не хватало. Ковидное отделение открыто почти месяц. Понятно, что разводка кислорода делалась в авральном режиме, кислородные бутылки самодельные, но теперь эту конструкцию нужно обслуживать, а обслуживания нет. За неделю не было произведено ни одной ревизии кислородных шлангов, герметичности бутылок, кислород шпарит мимо, люди задыхаются. Кислород подсоединен через силиконовые шланги, они имеют свойство изнашиваться очень быстро. Если он один раз перегнулся, на этом месте будет постоянный залом, за ними нужно постоянно следить (как выясняется самим пациентам), а меняют и ремонтируют медсестры. Бутылки не герметичны, кислород расходуется просто в воздух.
Не хватает тумбочек. Все вещи на полу. Кружки, ложки – все на полу. Если ты ходячий – за каждым глотком воды поднимешься к окну. Если нет – ешь с пола. Лично была в такой ситуации три дня. Как на вокзале. Я все понимаю: аврал, сроки, но, Александр Валентинович, 21 век на дворе. Неужели нельзя тумбочками укомплектовать отделение, сделайте хотя бы полки, соберите из коробок, табуретки, в конце концов, поставьте, как во время войны.
Труд санитарок – непомерен. На отделение второго этажа 50 человек – одна санитарка.
Все держится на человеческом ресурсе. Медсестры – маленькие герои. В красной зоне вся работа на медсестрах. Утки выносят, за кислородом следят, тяжёлых больных кормят, неконтактных пациентов на себе таскают, помимо своего непомерно огромного объема работы. Нет складной тележки для перевозки лежачих больных. Обычная тележка выше кровати сантиметров на 30-40. Переложить на каталку неконтактного больного, который даже ногой не может пошевелить, с весом 130+ женскими руками – КАК? Медсестры и санитарки просто надрывают спины.
Это на них держатся Ваши показатели, на их поте, так УВАЖАЙТЕ персонал, не вредите и не ставьте им подножки. Отдайте честь вместе со своей администрацией этим хрупким мужественным девочкам. Обеспечьте медсестер нормальным оборудованием, создайте условия для труда.
На мои возмущения, дежурный врач предложил написать отказ от госпитализации и уйти домой с КТ-4. Жаль, что такие «врачи», не пишут на своих костюмах своих имен.
P.S. После трехдневной «войны за кислород»,, наконец-то, сменился мастер. Пришел Александр. Спокойно провёл ревизию, подтянул винты на кислородных кранах – и, о чудо, мы задышали! На самых малых оборотах у нас теперь «горный бриз». И экономично и людям приятно. Хорошо когда люди занимаются своим делом. Александру – респект, решил проблему за 10 минут.
Александр Валентинович, обратите внимание на кадры.
Попова Наталия Владимировна.
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.
Я знаю его как хорошего врача
«Пациенты готовы сожрать врача, постоянно качая права»
Омский врач честно рассказал о том, как пациенты уничтожают медицину, почему врачи боятся работать и идёт постоянный отток из профессии, как обстоят дела в здравоохранении и как оно докатилось до того, что обвинения в адрес медработников и постоянное сомнение в их профессионализме стало обыденным делом.
Колонку врача, пожелавшего остаться анонимным, опубликовало «NGS55.RU»
— Пациенты кошмарят медицину. Это не просто факт, это глобальная и актуальная проблема в наши дни. Мне, как и многим другим медикам, хочется просто сказать: «Уважаемые пациенты! Перестаньте кошмарить врачей!» Потому что зачастую ваши жалобы и претензии надуманы и совершенно не обоснованны!
Многими пациентами медицинская помощь сегодня воспринимается как услуга. У меня всегда возникает ассоциация с Домом быта, где есть услуги почистить куртку или обувь. Сегодня и помощь доктора, спасение жизни тоже воспринимаются как такая же услуга. Раньше к доктору заходили со словами: «Доктор, можно войти?» Врач был уважаемым человеком, у него был статус, но без фанатизма. А сейчас люди позволяют себе дверь ногой открыть, зайти и сказать: «Я хочу! Мне надо!» Кто определил, что вам надо? А, как показывает практика, берут они это из СМИ — читают «о своих правах», а потом врываются в кабинеты, хамят, кричат и требуют. Выкладывают в интернет фото и видео с претензиями: «В больнице закончились бахилы! Как они посмели. », «В неотложке завелись тараканы! Почему их не травят?», «Они что, считают, что тараканы — приятные соседи, а мы не заслуживаем лучшего отношения?!», «Медсестра нагрубила пациенту. », «Доктор оставил умирать больного папу, потому что не приехал на вызов!». Люди даже не задумываются о том, по какому именно принципу спонсируются городские больницы; откуда мы берём деньги на ремонт, как часто и как много нам их выделяют. А может ли городское медучреждение позволить себе такие огромные и незапланированные траты? Потому что нет, не может. А тараканы — вы правда думаете, что это медики — такие свиньи, запустили поликлинику или больницу? А ничего, что медсёстрам, санитаркам приходится обхаживать пациентов, которые привозят с собой в больницу вшей, а в сапогах у них кишат опарыши? Почему вы об этом не думаете? О том, что сами пациенты создают такие условия в больницах.
В последнее время злых пациентов становится всё больше и больше. Мы вроде пытаемся сделать, как они сами просят: делаем в медучреждении долгожданный ремонт, вешаем флажки с нумерацией кабинетов врачей, раскрашиваем стены в разные цвета, чтобы на этажах проще ориентироваться было. Но сколько раз после всего этого мы слышим: «Что вы тут придумали? Баннеры развесили, аппараты поставили, насадили регистраторов. Типа что, лучше стало?!» На днях приходила пациентка, она вспомнила талончики, которые когда-то где-то давно можно было отрывать. Она застряла в семидесятых, пришла и говорит: «На фиг мне компьютеры?! Где талоны?!» Талоны не нашла, пошла писать жалобу. Опять в интернет, снова пытаться больницу очернить, в СМИ в невыгодном свете выставить. Причём они что-то предлагают? Предлагают, как улучшить ситуацию? Нет. Они просто жалуются. Фотографируют, снимают видео, выставляют их в интернет. Сколько в интернете жалоб на «огромные очереди в больницах». Да эта очередь могла возникнуть за пять минут до прихода этого недовольного фотографа-любителя и через пять минут рассосаться, а он уже снимки публикует со словами: «Вот так всегда!». Лишь бы повозмущаться, вылить свой негатив, вывалить своё субъективное мнение, не разобравшись в ситуации! А вот на позитивные моменты: на успешно проведённые операции, новые изученные методики, на ремонт в больницах — они внимания не обращают.
Нам не нужны коробки конфет и бутылки коньяка. Нам надо слышать «спасибо» и видеть хороший результат. А о каком хорошем результате может идти речь, когда пациенту назначают лечение, а он считает, что это он не будет пить, на это у него денег нет и вообще доктор «не очень компетентный, потому что назначил фигню какую-то»? И из того, что доктор назначил, они треть не принимают, а потом жалуются на отсутствие эффекта от лечения.
Пациенты ещё врут, чтобы получить больничный. А когда мы видим обман и больничный не выписываем, они начинают требовать и угрожать. Или ещё веселее, когда пациенты сами себе ставят диагноз, начитавшись статей в интернете. Мы их спрашиваем: «У вас есть медицинское образование?» «Да я и так всё знаю!» Как вы без медицинского образования можете давать комментарии по поводу назначений врача и вообще обсуждать его действия? Как вы можете давать оценку процедурам и операциям? Кто вам дал такое право? «Я лучше знаю свой организм! Я лучше знаю своё здоровье!» Тогда, раз вы такие умные, вы зачем в больницу вообще пришли. Спорить с врачами и кошмарить медсестёр?
Невозможно работать. Просто невозможно. Иногда поможешь человеку, он приходит к тебе: «Я вам так благодарен! Я о вас напишу доброе слово! Обязательно!» До сих пор пишет. Видимо, целую поэму сочиняет. А почему? Людям проще написать негатив. А добрые слова не каждый будет писать. Наверное, это наш менталитет.
В нашей медицине сегодня всё очень и очень грустно. Грустно-грустно-грустно. Когда я думаю обо всей этой ситуации, возникает не только слово «грустно», но и «страх». Работать становится всё страшнее. Пациенты готовы врача сожрать. Дошло до того, что мы уже даже не ждём от них никакой благодарности за свою работу. Живы? Не пожаловались? Да и слава богу, что промолчали и очередную жалобу не написали.
Ты постоянно думаешь, а всё ли правильно ты сделал. Нигде ли ты пациента не обидел? Всё ли ты перепроверил? Останется ли пациент доволен? А почему вообще пациент должен быть доволен? Пациент должен быть здоров! Он должен получить квалифицированную, грамотную помощь. Доволен он или недоволен — это не важно. «Там сидит такая злющая доктор и даже не улыбнётся!» Доктор — не клоун. Он не обязан вас развлекать и вам улыбаться. Доктор должен вам помогать и вас лечить. Если вы считаете, что это не помощь, то это вы считаете, напомню, без медицинского образования. Я знаю молодого врача, которая два года как закончила медуниверситет и пришла работать в поликлинику. Она успела отработать всего один год, а сейчас рыдает: «Пациенты меня оскорбляют! Я хочу уйти из медицины!» А ведь она закончила высшее учебное учреждение с красным дипломом, она мечтала стать врачом и спасать ваши жизни. И что теперь? Теперь её, как психологи, утешают коллеги, успокаивают главврач и начмед, а она продолжает биться в истерике, потому что её доводят. Вы чего добиваетесь? Хотите, чтобы всех докторов поувольняли? Вас кто лечить тогда будет? Посмотрите, какой у нас отток людей из профессии. Докторов всё меньше.
В основном сейчас идёт вал пациентов, которые хотят получить материальный ущерб и готовы биться за эти деньги до последнего. Поэтому они ищут малейший повод, к чему бы придраться. Ведь откуда им ещё денег поиметь? Пусть бы они попробовали так же дерзко общаться с полицейским — тот им сразу же отпор даст, потому что полиция у нас законом защищена. А доктора нет. Поэтому полицейских атаковать нельзя, а медиков можно. Но злятся-то люди на всех. Вот и получается, что полицейские у нас «все продажные», а врачи — «сволочи и убийцы». Нет, не все продажные и не все убийцы.
В таком режиме нельзя жить. Не то что работать, нельзя жить. Не должно быть так, что доктор оглядывается на пациента, который нависает над ним и спрашивает: «Вы точно всё правильно сделали?! А я уверен, что нет!» Пациенты озлоблены уровнем жизни, отсутствием денег, они срываются на медиках. Приходят к нам и начинают нас раскачивать. И раскачивают до тех пор, пока не перевернут. Медицина будет ухудшаться, специалистов будет становиться всё меньше. И так будет до тех пор, пока пациенты будут кошмарить врачей своими видео, фотографиями с телефонов и претензиями в социальных сетях, а начальство, не разбираясь в ситуации, обвинять врача. Пока медицинская помощь будет восприниматься как услуга. До тех пор, пока пациент будет «знать», как ему лечиться, а все остальные не будут знать, как своих детей воспитывать, которые потом вырастают и превращаются вот в таких неадекватных и борзых пациентов, у нас будет бардак. Менталитет менять надо, а менталитет меняется с семьи. Поэтому начните с себя, предъявляйте претензии к себе и только потом уже лезьте в медицину.
Признаки плохого врача: как распознать хорошего и не очень специалиста? Мнения белорусов
Доктор назначает дорогие лекарства, прибегает к запугиванию пациента или слишком долго не может разобраться с диагнозом? Скорее всего, перед вами новичок. О том, что белорусы считают признаком медика-специалиста, а что нет, 103.by спросил у людей разных специальностей.
Ирина, научный сотрудник НАН Беларуси
— У меня в роду были и есть медики, но я не сказала бы, что люблю посещать врачей и в целом отношусь к ним настороженно. Ничего страшного не происходило, но был один случай в раннем детстве, который, вероятно, и определил мою будущую модель поведения с врачами.
Девушка рассказывает, что во время прививки, которую делают всем детям, кусок стекла от ампулы случайно оказался на ватке для дезинфекции. Прививку Ирине в тот день так и не сделали. Домой она вернулась с перебинтованной рукой. На долгую память остались еле заметные шрамы и наказ мамы, которая еще долго переживала, что не вовремя высказала медсестре свои опасения.
— Не надо бояться спрашивать, уточнять, если показалось, якобы что-то идет не так, до сих пор говорит мне мама. С тех пор для меня решающий фактор — максимально полно получать информацию от врача или медсестры. Я спрашиваю обо всем: процессе проведения процедуры, схеме лечения, побочных эффектах лекарств. Наверное, для меня это и есть определяющий критерий компетентности доктора.
Ирина рассказывает, что во время первого визита к врачу обращает внимание на то, что спрашивает доктор.
— Я как пациент не знаю, какие еще важные детали нужны, чтобы правильно диагностировать мое заболевание. Не люблю, когда на приеме даже не смотрят карточку, а иногда и не спросят банальное: «На что жалуетесь?». Поэтому в легких случаях, (например, ОРЗ) я предпочту заняться самолечением дома.
Девушка говорит, что признаком непрофессионализма доктора считает высказывание им собственного мнения относительно немедицинских проблем пациента.
— Была свидетелем, когда врач сказала студентке на профосмотре, мол, кто же тебя такую не сильно здоровую замуж-то возьмет? По-моему, это граничит с хамством. Уверена, врач и пациент должны быть взаимно вежливыми. Некомпетентно со стороны врача и сравнение себя с пациентом. Особенно, когда пожилым людям говорят: «Вот мне 30 лет, и у меня тоже тут болит». Еще я определенно не хочу знать больше врача и предлагать ему процедуры и лекарства для меня же самой. Иногда приходится.
Девушка говорит, что с нетерпением ждет ввода электронных медицинских карт. Тогда без проблем можно будет прочитать запись о визите к врачу и схему лечения.
— Графология не мое хобби, чтобы в свободное время расшифровывать записи некоторых врачей. Но тут, скорее, проблема в ограниченности времени для приема – врачу надо успеть заполнить карту.
Ирина говорит, что она уважает докторов и сопереживает тем, кто и после работы все еще думает о своих пациентах. Быть врачом сможет не каждый, и не только потому, что выучиться сложно.
— У хорошего врача пациент выйдет с приема с надеждой на излечение и отсутствием вопросов. Второй вариант — пациент выйдет с направлением на более детальное обследование, но тоже без дополнительных вопросов.
Анастасия, фотограф , организатор детских праздников, мама близнецов
— Профессиональный доктор, на мой взгляд, будет интересоваться историей болезни. Он пролистает медкарту, изучит анализы и эпикризы, спросит о наличии аллергии. Истинный специалист будет внимательным к пациенту. Дипломы и сертификаты, висящие на стене, только усилят мое доверие к врачу.
Анастасия рассказывает, что у нее дети-близнецы: Марк и Тима. Молодая мама часто пользуется услугами детских врачей. Чаще бесплатной медициной, но иногда обращается и к платным специалистам.
— Мои мальчики родились недоношенными, первое время лежали в реанимации, долго восстанавливались. Некоторые врачи от детей требовали многое, даже не изучив их истории. Меня всегда настораживает, если доктор прописывает дорогие лекарства, которые есть в определенной аптеке.
Анастасия рассказывает, что однажды они с малышами ходили к узкому специалисту. Тот выписал мазь, которая стоила более 70 рублей.
— Мы были в растерянности, мазь все же купили, но в следующий раз пойдем к другому доктору.
Непрофессионализмом Анастасия также считает ситуацию, когда в разговоре врач использует медицинскую лексику и не объясняет ее значение пациенту.
— Для меня важно, чтобы доктор хорошо относился к моему ребенку, знал, как с ним заговорить и что делать. Многие дети боятся людей в белых халатах. Это страх отчасти связан с докторами, которые успокаивают ребенка предложением сделать укол от крика. К счастью, нам повезло с педиатром, у нас сложились доверительные отношения, и дети ее не боятся.
Анастасия считает, что важно уважать труд врачей, быть вежливым, улаживать все вопросы тактично и не идти к докторам без очереди.
— Качественная работа медика для меня — это верное определение диагноза и грамотное лечение, которое помогает. К счастью, такие специалисты чаще всего попадались мне на пути.
— Профессионализм доктора для меня — это общительность и тактичность. Если врач задает вопросы о прошлых болезнях, спрашивает о том, где лечилась ранее и каковы результаты, — это отлично. Хорошо, когда на основании предыдущих обследований доктор делает выводы и назначает качественное лечение.
Татьяна рассказывает, что в жизни приходилось сталкиваться и с не очень профессиональными докторами. Они, как правило, не вникают в суть болезни, а лишь выписывают стандартный набор анализов.
Что касается обратной связи, то Татьяна уверена, что у пациента обязательно должен быть номер лечащего врача.
— У меня недавно появилась внучка Дарина. Номер педиатра уже записан в телефоне. Если есть какие-то вопросы, звоним и не откладываем. Считаю, это правильно.
Не менее важным качеством врача Татьяна считает доброжелательное отношение к людям. К такому доктору приятнее приходить на прием и можно без смущений задавать интересующие вопросы.
— Я стараюсь посещать врачей, о которых хорошо отзываются мои знакомые. То же самое советую своим детям.
По мнению Евгения, нет непрофессиональных докторов. Каждый, отучившись в университете и получив диплом, становится специалистом. У доктора в любом случае медицинских знаний больше, чем у пациента.
— Часто вопросы к медикам возникают не по причине их непрофессионализма, а по причине нехватки терпения, такта. Здесь надо понимать, что работа у медиков сложная, нагрузка и ответственность — высокие. Человеческий фактор есть в любой профессии. Единственное — в медицине все эмоции должны быть нивелированы. Пациент и так страдает, когда приходит за помощью к доктору.
Евгений уверен, что качество бесплатной медицины в Беларуси отличное. Есть подготовленные доктора, хорошее оборудование и инструменты. Плохая лишь организация медицинских услуг. К примеру, талонов на всех не хватает. О том, что заболеешь, нужно знать за неделю до начала болезни, в противном случае талон не возьмешь.
— Естественно у людей будут вопросы. Я их понимаю. Однако в этой системе виноваты не врачи. Нельзя потребительски относиться к медицинским услугам. Мол, я пришел, плачу налоги, мне все должны. Это на корню убивает все старания доктора.
Ковид не болезнь лёгких: Через два года нас ждёт напасть пострашнее
Замдиректора по научной работе Медицинского научно-образовательного центра МГУ, член-корреспондент РАН Симон Мацкеплишвили рассказал в интервью Царьграду о том, почему пандемию COVID-19 нельзя считать катастрофой. И предупредил, что есть вещи и пострашнее.
Ковид-госпиталь МГУ имени М.В.Ломоносова проработал без малого восемь недель – и показал удивительные результаты: из более четырёхсот пациентов, в том числе очень тяжёлых, специалисты этого медцентра не смогли спасти лишь четырёх, при том что в других стационарах показатель смертности колеблется на уровне 15 процентов и выше.
Более того, там разработали собственный протокол лечения, фактически перевернув общепринятое представление о том, как надо поднимать на ноги тех, кто заразился коронавирусом.
Антибиотики против ковида бесполезны.
– Симон Теймуразович, главный вопрос: почему сейчас, после того локдауна, который мы пережили весной, в начале пандемии, сейчас, когда вроде бы уже разобрались более-менее с этой «уханьской заразой», мы наблюдаем и рост заболеваемости, и повышенный страх в обществе. «Вторая волна» – так говорят в народе.
– Прежде всего давайте смотреть на ситуацию здраво и объективно. Да, мы действительно видим, что в последнее время идёт прирост количества людей с положительными результатами тестов на коронавирус. Причин тому несколько. В первую очередь значительно выросли как число, так и чувствительность ПЦР-тестирования. Во-вторых, конечно же, увеличивается и количество пациентов с COVID-19. Но, полагаю, тут очень важно подчеркнуть, что положительный тест вовсе не означает, что человек болен, а лишь свидетельствует о том, что у него в верхних дыхательных путях при ПЦР-исследовании выявляется РНК коронавируса. Вообще-то если у каждого из нас досконально изучить микрофлору дыхательных путей, то можно обнаружить немало условно-патогенных микроорганизмов, при определённых условиях способных вызывать серьёзные инфекционные заболевания. В случае с коронавирусом важно понимать, заразны ли люди с положительным результатом ПЦР-теста или нет. Я думаю, что многие из них могут быть безопасны для окружающих, но однозначного ответа на сегодняшний день пока ещё нет. Но точно известно, что далеко не все из них больны или заболеют COVID-19.
– Но с экранов ТВ нагнетают, повсеместно ужесточают ограничительные меры. Народ ломанулся в аптеки, сметает антибиотики.
– Ну вот в тысячный раз повторю: использовать антибиотики для лечения COVID-19 совершенно неверно. Во-первых, они никаким образом не действуют на коронавирус и при неосложнённом течении болезни не нужны. В редких случаях мы назначаем антибиотики пациентам высокого риска – в целях профилактики, повторю: исключительно профилактики возможного присоединения бактериальной инфекции. Это больные с тяжёлым сахарным диабетом, с серьёзными заболеваниями лёгких, онкологические больные с выраженным снижением иммунитета на фоне рака или химиотерапии. Либо они используются в случаях подтверждённых бактериальных осложнений на фоне коронавирусной инфекции.
Симон Мацкеплишвили – доктор медицинских наук, профессор, заместитель директора по научной работе Медицинского научно-образовательного центра МГУ. Фото предоставлено Царьграду С. Мацкеплишвили
– Подождите, только ведь и врачи лечат так, и люди лечатся сами.
– Могу лишь констатировать, что вне зависимости от того, имеет ли пациент высокий риск вторичных инфекционных осложнений или уже развившуюся вирусно-бактериальную пневмонию, схемы антибактериальной терапии, которые используются и самими пациентами, и многими моими коллегами, абсолютно, я бы даже сказал, катастрофически неправильные. Создаётся впечатление, что мы впервые имеем дело с антибиотиками и не знаем самых элементарных принципов их применения. Доходит до того, что некоторые пациенты, вроде вполне сознательные и образованные люди, жалуются, что уже целую неделю принимают два или даже три мощных антибиотика, а температура почему-то не снижается. Удивительно, что назначаются антибиотики широкого спектра действия, причём сразу по несколько препаратов и в нерациональных комбинациях, изобретаются схемы, которые мы практически никогда не использовали. У меня создаётся впечатление, что как будто вслепую выбираются либо те антибиотики, которые для удобства можно принимать внутрь в виде таблеток (например, ставший знаменитым, но оставшийся бесполезным азитромицин), либо имеющие минимальные побочные эффекты (тот же цефтриаксон), которые можно вводить внутримышечно.
– И ваше мнение насчёт этого?
Я категорически не согласен ни с первым, ни со вторым вариантом. Во-первых, это, действительно, привело к дефициту антибиотиков в аптеках, хотя формально они являются рецептурными препаратами. Но гораздо более значительная опасность кроется в другом: в мире и так, ещё до возникновения пандемии COVID-19, существовала крайне серьёзная проблема в виде нечувствительности микробов к уже существующим антибиотикам. А разработка новых эффективных препаратов очень и очень затруднительна, поскольку уже на этапе исследования их антибактериальной активности в научных лабораториях микроорганизмы успевают приспособиться и прекрасно чувствуют себя в условиях концентраций, в тысячи раз превышающих лечебные.
– Вы хотите сказать, что сегодня мы видим ещё «цветочки», а «ягодки» окажутся куда страшнее?
– Я хочу сказать, что вот эта надвигающаяся пандемия антибиотикорезистентности (сопротивления антибиотикам. – Ред.), которая станет абсолютной реальностью через полтора-два года, и будет реальной проблемой: микробы ведь никуда не денутся, а чувствительных к тому же азитромицину, с которого всё начиналось, уже не будет. И это гораздо серьёзнее коронавирусной или любой другой инфекции.
– Так какой вывод?
– Во-первых, антибиотиками не лечат вирусные заболевания, во-вторых, принимать два или три антибиотика в профилактических целях здоровому человеку – это антинаучно. Даже если у пациента развивается бактериальная инфекция, мы начинаем лечение с одного антибиотика – в соответствии с клинической ситуацией или чувствительностью микроорганизмов. А эти, не побоюсь слова, безумные комбинации (причём в невиданных ранее дозах, такими количествами не лечат даже больных!) мне совершенно непонятны. Поэтому мой совет: перестаньте без оснований на то принимать антибиотики! Удивительно и то, что многие «продвинутые» граждане боятся покупать мясную продукцию с каким-то мизерным количеством антибиотиков, но при этом бегут в аптеки и сами уничтожают своё здоровье.
. как и противовирусные препараты
– Насколько я знаю, в своей клинике вы отказались даже от противовирусных препаратов. Это так?
– Так. Когда всё только начиналось и наша клиника перепрофилировалась, чтобы вступить в борьбу с коронавирусной инфекцией в качестве ковид-госпиталя, мы проанализировали всю имевшуюся на тот момент информацию (а я вам честно скажу: с тех пор ничего особенно не поменялось) и пришли к очень важным выводам, на основании которых и построили схему лечения. И поняли, что на тот момент в мире не было ни одного препарата с подтверждённой противовирусной активностью в отношении вируса SARS-CoV-2 (того, что вызывает COVID-19).
– Почему же? Назывались в прессе разные препараты, люди в белых халатах рассказывали о схемах лечения и так далее.
– Они и сейчас рассказывают. Но только мы исходили из того, что никакого настоящего подтверждения их эффективности не было. Кроме того, большинство из предлагаемых препаратов имеют довольно высокую токсичность. Они влияют на печень, сердце, другие органы и системы, что часто исключает назначение многих других, действительно необходимых лекарств.
– Да, но практиковали и, между прочим, практикуют и сейчас, нет?
– Это так, но согласитесь: ведь мы почти никогда не лечим ОРВИ противовирусными препаратами, как, впрочем, и корь, краснуху и даже вирусный энцефалит. Вообще-то наши возможности борьбы с вирусными инфекциями довольно ограниченны. Да, мы научились лечить больных с ВИЧ-инфекцией, тяжёлыми формами герпетической инфекции, гепатитом С, ещё несколькими заболеваниями. Но создание лекарств от этих заболеваний заняло не годы, а десятилетия. С вирусами справиться сложно, они ведь, в отличие от бактерий, большую часть времени находятся внутри клеток, и попасть туда, не навредив самой клетке, довольно непросто. Возвращаясь к ковиду – многие просто зациклились на поисках способов борьбы с вирусом. Чтобы не терять времени (или чтобы «обогнать» конкурентов), в качестве потенциальных противовирусных препаратов были испробованы и использованы (и до сих пор используются) практически все препараты, которые когда-либо применялись для лечения заболеваний, вызываемых РНК-вирусами. Начали с лекарств, которыми мы лечим заболевание, вызванное вирусом иммунодефицита человека, практически сразу показавшими полное отсутствие какой-либо эффективности при большом количестве побочных эффектов и межлекарственных взаимодействий, затрудняющих применение многих других видов терапии.
Возможности медицины в борьбе с вирусными инфекциями ограниченны. Фото предоставлено Царьграду С.Мацкеплишвили
– Я читал (и сам слышал от медиков), что применялись и лекарства от гриппа.
– Верно. Потом вспомнили про препараты против вируса гриппа, в частности ингибиторы нейраминидазы, которые использовались и используются до их пор, но и они продемонстрировали полное отсутствие эффекта в отношении вируса SARS-CoV-2. Но широко применяются до сих пор. Непонятно зачем. Возможно, из-за ложного впечатления, что раз мы не можем уничтожить вирус, то мы не можем вылечить пациента. Многие так думают и до сих пор. Мы же в нашем подходе сконцентрировались на лечении самого заболевания – COVID-19.
Проблема не в злобном ковиде, а в нашем иммунитете
– В общем, вы решили идти другим путём, так?
– Именно. Мы посчитали, что противовирусная терапия не нужна, и сосредоточились на лечении самого заболевания COVID-19, не «трогая» вирус. И у нас получилось. Поэтому и сейчас, продолжая лечить большое количество пациентов с COVID, я первым делом отменяю любую назначенную им противовирусную терапию и практически никогда не использую антибиотики.
– Вот так взяли – и стали изобретать что-то своё?
– На самом деле мы не изобретали велосипед – многое ведь было известно давно, просто почему-то все решили об этом забыть. А мы просто проанализировали имеющиеся данные. Мы ведь медицинский центр ведущего университета нашей страны, да и мира, настоящая университетская клиника, научный центр (а не больница для сотрудников МГУ, как некоторые полагают). Поэтому мы изучили накопленный к тому времени мировой опыт, провели собственные исследования (и продолжаем эту работу) и пришли к нескольким ключевым выводам, на которых и построили наш подход к лечению. Например, уже тогда было ясно, что COVID-19 – это не болезнь лёгких или органов дыхания, а системное воспалительное заболевание, в развитии которого большая роль отводится нарушению работы иммунитета.
– Как это так? У кого ни спроси, все уверены, что ковид – это как раз связано с лёгкими.
– Я имею в виду, что большинство тяжёлых случаев COVID-19 связаны не с какой-то особой агрессивностью коронавируса, а с тем, что иммунная система, не распознав «обидчика», чрезмерно активируется и начинает атаковать всё подряд, даже здоровые клетки и ткани – лёгкие, сердечно-сосудистую систему, почки и так далее.
В университетском медцентре прежде всего проанализировали все имевшиеся на момент начала пандемии данные. Фото предоставлено Царьграду С.Мацкеплишвили
– Но ведь каждая невиданная прежде инфекция должна, напротив, «возбуждать» иммунную систему?
– И да и нет. В нашем геноме можно найти информацию о многих перенесённых не только непосредственно нами, но и нашими предками инфекционных заболеваниях, равно как и получить ответы на важные вопросы о нашей восприимчивости или, наоборот, невосприимчивости к инфекциям. Если вспомнить пандемии чумы, оспы, холеры – умирали же не все. Выживали люди с определёнными свойствами иммунитета, как врождённого, так и приобретённого, и эта особенность закреплялась в последующих поколениях. И сейчас нередко я сталкиваюсь с ситуацией, когда, скажем, болеет вся семья, кроме одного человека, или, наоборот, один болеет, а остальные – нет. Хотя вместе живут, едят, дышат. Такие вот загадки иммунной системы. А встречи с вирусами, в частности с ретровирусами (к которым относится и ВИЧ), оставляли настоящие «записи» в наших генах, которые мы сегодня можем прочитать.
– Злобный вирус?
Как раз-таки это не проблема «злобного вируса», а проблема нашего избыточного иммунного ответа. Приведу пример – онкологические пациенты с выраженным ослаблением иммунитета вследствие как самого заболевания, так и проводимой химиотерапии крайне редко имеют тяжёлое течение COVID-19. Да, у них высока вероятность вторичных бактериальных осложнений, у них чаще страдают почки и другие органы, но гиперактивация иммунитета с развитием её наиболее грозного проявления – «цитокинового шторма» – практически не наблюдается. То есть ослабленная иммунная система вступает в борьбу с вирусом и уничтожает его, а бороться с собственным организмом уже не хватает сил. Такой парадокс.
– Да, странная история.
– Но из этого следует важное заключение: не нужно пытаться стимулировать иммунную систему. Улучшить врождённый, то есть неспецифический иммунитет обычными и доступными большинству людей способами просто невозможно, а целенаправленная его активация при лечении вышеупомянутых злокачественных новообразований может сопровождаться серьёзными осложнениями, крайне напоминающими то, что мы видим у больных с COVID-19.
Как лечить воспаление без противовоспалительных препаратов? Никак!
– За что вас тогда критиковали?
– Во-первых, за то, что нами был разработан собственный протокол лечения, входящий в противоречие с принятыми на то время подходами к лечению COVID-19. За то, что мы указывали на серьёзнейшие, с нашей точки зрения, ошибки в лечении этого заболевания, допущенные как в нашей стране, так и во всём мире. Мы их уже обсуждали – это и антибиотики, это и противовирусная терапия, которая входила и входит во многие протоколы лечения. Это и практически отсутствие противовоспалительной терапии, которая до сих пор не назначается пациентам со средней тяжестью заболевания. Подумайте, как можно лечить системное воспалительное заболевание без противовоспалительных препаратов? Те же антикоагулянты, которые, кстати, именно мы первыми назначали всем больным без исключения, действуют только при совместном применении с противовоспалительными средствами.
– Ваше мнение: чем объяснить большое количество госпитализированных пациентов, перегруженные больницы, невероятно уставший медперсонал, огромные затраты и нехватку некоторых препаратов?
– Полагаю, это вызвано именно тем, что люди, заболев COVID-19, начинают принимать назначаемые им либо малоэффективные (и плохо переносимые) противовирусные препараты, либо совершенно неэффективные при COVID-19 антибиотики (часто сразу два или даже три препарата), либо непонятно зачем используемые витамины и микроэлементы и так далее. Неудивительно, что у некоторых из них болезнь прогрессирует, а ухудшение состояния требует госпитализации.
Антикоагулянты, которые врачи в клинике МГУ назначали всем больным без исключения, действуют только при совместном применении с противовоспалительными средствами. Фото предоставлено Царьграду С.Мацкеплишвили
– И вы действовали, исходя из собственных выводов, верно?
Верно. И ответ на вопрос, как можно лечить воспалительное заболевание без противовоспалительных средств, был очевиден – никак. И мы назначали либо давно известный и всё чаще вспоминаемый колхицин, либо глюкокортикоидные гормоны и были, к слову, одними из первых, кто их использовал. Не представляете, сколько мы наслушались по поводу использования гормонов при инфекционном заболевании… А сейчас они на первом месте в тяжёлых случаях. А ещё мы активно использовали нестероидные противовоспалительные препараты, и это в то время, как во всём мире был запрет на их применение. Причём запрет абсолютно необоснованный, но приведший к тому, что многие пациенты не получали полноценного лечения: на дому не разрешали принимать противовоспалительные препараты.
– Симон Теймуразович, а если сейчас вот немного науки добавить в нашу беседу. Какие ещё выводы вы сделали о самой инфекции?
– Это важный вопрос. Если вспомнить, что коронавирус попадает в клетку через связывание с определённым белком (АПФ-2), который мне как кардиологу близок и понятен и который, помимо дыхательной системы, расположен на поверхности множества других органов и тканей, то многие проявления и последствия COVID-19 становятся предсказуемыми и, следовательно, предотвращаемыми. Например, взаимодействие вируса с АПФ-2 приводит к снижению активности этого очень важного для нас фермента. Но он ведь находится на человеческих клетках не в ожидании коронавируса, а выполняет крайне важную биологическую функцию, которая при COVID-19 значительно страдает. Так вот, одним из последствий угнетения АПФ-2 является выраженный фиброз лёгочной ткани, другим – резкое снижение концентрации калия в крови, что очень опасно (риск тяжелейших, в том числе смертельных аритмий). Поэтому мы использовали препараты, которые блокировали эти негативные механизмы, что проявлялось не только в более быстром выздоровлении, но и в значительно менее выраженном остаточном фиброзе лёгких, а также и в нормализации уровня калия в крови. Вот и всё.
«Обвиняли в том, что чуть ли не трупы по ночам вывозим. А мы тяжёлых на ноги поднимали»
– Принято полагать, что если человек попадает на ИВЛ, в 60-70 процентах случаев он не выживает, а в вашей клинике процент был меньше 15. Как так?
– Я вам больше скажу: некоторые приводят данные о 80-90-процентной смертности на ИВЛ. Мне это удивительно. Нужно сказать, что тяжёлая дыхательная недостаточность, особенно вследствие острого респираторного дистресс-синдрома и цитокинового шторма, – это очень тяжёлое состояние со средней летальностью во всём мире от 20 до 30-35 процентов. Но искусственная вентиляция лёгких – это метод спасения именно таких тяжёлых больных. Она, конечно же, не способна справиться с системной воспалительной реакцией или цитокиновым штормом – ИВЛ на некоторое время заменяет функцию лёгких, давая организму время и силы справиться с болезнью.
– В чём отличие вашего подхода?
– Мы активно лечили пациентов в терапевтических инфекционных отделениях, чтобы не допустить осложнений в виде выраженной дыхательной недостаточности. Поэтому у нас в клинике было относительно небольшое количество больных, которым потребовалась искусственная вентиляция лёгких (а не потому, что пациенты изначально были не самыми тяжёлыми). Некоторые, однако, проводили на ИВЛ по несколько недель. Но тем менее очень низкая смертность в 13,3 процента вызывала удивление наших коллег.
Скорые свозили в медцентр ковид-больных со всего мегаполиса. Фото предоставлено Царьграду С.Мацкеплишвили
– А я помню, вас обвиняли, что вы чуть ли не трупы ночами вывозите – как раз из-за низких показателей смертности.
– Да, было и такое. Говорили ещё, что мы специально «отбираем» лёгких пациентов и нам, соответственно, проще.
– Это не так?
Нет, разумеется. Существует документ – приказ департамента здравоохранения Москвы об утверждении схемы маршрутизации пациентов с COVID-19, в соответствии с которым был определён только один способ госпитализации больных в нашу клинику – через единую диспетчерскую службу скорой медицинской помощи Москвы. Более того, в этом же приказе указано, что в федеральные медицинские центры, включая наш, должны госпитализироваться только тяжёлые пациенты. Поверьте, врачи скорой соблюдали эти правила неукоснительно. Более того, к нам привозили пациентов, которые прямо с колёс направлялись в отделение реанимации. Но зато всех остальных мы старались лечить так, чтобы потребности в интенсивной терапии и ИВЛ не возникало.
– Но всё равно ведь в реанимацию попадали и у вас?
– Да, бесспорно. Только их лечением занимались не только реаниматологи, а мы все вместе. Каждый день, вне зависимости от того, был он рабочим, выходным или праздничным (например, 1 или 9 Мая), ровно в 12 часов собирался междисциплинарный консилиум, на котором мы разбирали каждого тяжёлого пациента. Мне выпала огромная ответственность руководить его работой.
– Тем не менее смерти у вас тоже в клинике были.
– Были. Четыре – скончались трое мужчин и одна женщина, это были возрастные пациенты, поступившие в крайне тяжёлом состоянии, к тому же со многими сопутствующими заболеваниями.
Врачи чаще заражаются в «зелёной» зоне или вне больниц
– С самого начала пандемии, когда я общался с вашими коллегами, они говорили, что у коронавируса на самом деле не такая уж и высокая контагиозность.
– Да, а через некоторое время эти данные стали меняться. Так вот теперь, если анализировать, какая реальная скорость распространения? Какова опасность заболеть у тех, кто контактирует (ваши врачи ведь тоже заражались) с инфицированными?
– Действительно, наши врачи тоже болели, к счастью, все живы и здоровы. Интересно, что в ковид-госпиталях чаще заражался персонал не в «красной зоне», а в «зелёной». А также довольно часто это происходило вообще вне медучреждений. Конечно же, работа в условиях высокой вирусной нагрузки – как, например, в случае сотрудников отделений реанимации или эндоскопии – подразумевает гораздо большую вероятность заразиться по причине активного выделения вируса при интубации трахеи, бронхоскопии, санации дыхательных путей.
– То есть разговоры о «зверствах» ковида преувеличены, мягко говоря?
Ну нельзя сказать, что он какой-то безумно контагиозный. Вот это репродуктивное число для кори равно 16: если один заражённый корью зайдёт, условно говоря, в вагон метро, то, наверное, от него подхватят инфекцию большинство пассажиров. А COVID-19 – несколько человек. Хотя репродуктивное число коронавируса меняется в зависимости от поведения людей и того, как они защищаются от инфекции (это касается и тех, кто болеет, и тех, кто здоров).
– Как он вообще распространяется?
– Через вдыхание маленьких аэрозольных капелек, содержащих вирусные частицы, которые выделяются при разговоре, чихании, кашле. Через руки – тоже теоретически возможно, но для этого человек должен чихнуть себе в ладонь, после чего сразу взяться за ручку двери, а после него за эту же ручку должен сразу схватиться другой человек, потом почесать нос или буквально облизнуть себе ладонь. А через кожу вирус не передаётся.
Для одних – праздник и салют в честь Дня Победы, для других – дежурство в «красной зоне» с небольшими передышками. Фото предоставлено Царьграду С.Мацкеплишвили
– Погодите, вот сообщалось, помнится, что он якобы может сохраняться на поверхностях невероятное количество часов.
– Ещё раз: коронавирус – крайне слабый, нестойкий, уязвимый. На поверхностях он практически не выживает, разрушаясь большинством дезинфицирующих средств, ультрафиолетом и так далее. Тесты определяют РНК вируса на дверной ручке дольше, чем он сохраняет на ней свою заразность.
Общество охватило «коронасумасшествие»
– Почему же угроза такая?
– Во-первых, его много. И проблема в том числе в наплевательском отношении к себе и к окружающим. Вообще-то, когда я учился, нам рассказывали, что больные туберкулёзом, из вредности или чего-то ещё, специально плевались в общественных местах. Совсем недавно некоторые ВИЧ-инфицированные пациенты подбрасывали инфицированные иголки в кресла кинотеатров, чтобы их не было видно в темноте кинозала. Я сейчас имею в виду особое изменение психики заболевших. Не хочу сравнивать коронавирусную инфекцию с этими случаями, но вот, пожалуйста, пример из практики. Мне один пациент, уже идентифицированный как носитель COVID-19, объявляет, что он съездил на КТ. Я спрашиваю: как же так, ты же заразный, там люди, которые могут заболеть, да и температуру на входе измеряют! А он отвечает: да нет, я, говорит, заранее выпил жаропонижающее, чтобы никто не догадался, а мне, мол, было интересно узнать, что со мной.
– Свинство.
– Скорее, кризис какой-то в обществе. То же самое, когда вызывают врачей, не предупреждая о своём заболевании, не заботясь, что они могут заразиться. Объяснение простое: ну они же медики, это их работа.
Один инфицированный коронавирусом сейчас способен заразить двух здоровых. Фото предоставлено Царьграду С.Мацкеплишвили
– И тем не менее COVID-19 не настолько заразен?
На данный момент репродуктивное число у него чуть более двух: один инфицированный способен заразить не менее двух здоровых. У кори, как я говорил, репродуктивное число составляет 15-16, у краснухи – 10, у гриппа – 2-2,5.
– Ладно, ваш совет, как не заразиться? Маски, допустим, нужны?
– Ношение масок – в первую очередь это касается больных. Остальным носить их надо «по-умному»: детям до шести лет они противопоказаны, не рекомендованы до 12 лет, пожилым людям с серьёзными заболеваниями дыхания и сердечно-сосудистой системы – тоже с осторожностью: им и так дышать тяжело. Второе – социальное дистанцирование. Третье – гигиена рук, при этом я не вижу особой необходимости в перчатках, многим в них ещё сложнее и даже опаснее. Четвёртое – очень аккуратное отношение к еде: не стоит питаться в общественных местах, потому что никто не знает, в какую чашку вам налили кофе или кто заворачивал бутерброд.
Мутаций коронавируса уже более ста тысяч, но. паниковать не надо
– А вот прививки – спасут? Сейчас всё больше разговоров о мутациях коронавируса.
– Вакцинация на самом деле – одно из величайших достижений человечества. Но есть нюансы. Прививки от кори, краснухи и других инфекций активно используются и привели к резкому снижению заболеваемости и, что важно, смертности. Кстати, отказ от вакцинации от кори уже привёл к значительному увеличению числа заболевших во всём мире и, как следствие, небывалому росту смертности от этого, как нам пытаются доказать, «неопасного» заболевания. Что касается мутаций, мутируют абсолютно все вирусы – это заложено в их биологической природе. РНК-вирусы – сильнее и быстрее, ДНК-вирусы не так сильно. Коронавирус часто сравнивают с вирусом гриппа, который мутирует очень быстро, но мне кажется, что это сравнение неправильное, уместнее проводить параллели с вирусом кори. Коревой вирус, тоже РНК-содержащий, мутирует не меньше других, но корь, как и вакцины против неё, оставляет после себя стойкий иммунитет. Я думаю, с коронавирусом будет такая же история.
– В чём разница между вакцинами, скажем, от упомянутого гриппа и от COVID-19?
– Грипп поражает в основном органы дыхания. Очень редко он становится системным заболеванием – затрагивающим другие системы организма. А вот те же корь, краснуха – напротив, системные заболевания, они распространяются с током крови, поражают кровеносные сосуды, вызывая в том числе сыпь по всему телу.
– Что это означает?
– Почти все наши вакцины, за редким исключением, вводятся подкожно либо внутримышечно. Они приводят к образованию антител в крови. Но респираторные вирусы, к которым относится вирус гриппа, находятся и распространяются не в крови, а в клетках, выстилающих дыхательную систему! В этом и может заключаться проблема всех вакцин против возбудителей, вызывающих ОРВИ.
– В каком смысле?
Дело в том, что для противодействия вирусам, которые поражают дыхательные пути (и все слизистые оболочки), существует специфический класс антител – иммуноглобулины класса А. Это не иммуноглобулины G и M, которые сейчас все подряд определяют у себя, соревнуясь, у кого их больше. Эти антитела способны покидать сосудистое русло, то есть они выходят из крови и выделяются в составе слюны, пищеварительного сока, секрета бронхиальных желез, создавая первую линию защиты в лёгочных альвеолах и на слизистых оболочках организма, препятствующую проникновению вирусов (кстати, они в большом количестве выделяются и с материнским молоком, что довольно долго защищает новорождённых от инфекций).
– Так вакцина от COVID-19, она для чего тогда создаётся?
– Именно поэтому довольно сложно разработать вакцину против респираторных инфекций. Да, есть вакцины от гриппа, однако они предотвращают не само заболевание, а возможность развития неблагоприятных форм гриппозной инфекции. Думаю, что с вакцинами против COVID-19 получится аналогичная ситуация – они будут направлены в основном на снижение количества тяжёлых случаев и серьёзных осложнений. Возможно, чтобы в этом разобраться, было бы полезно определять и у пациентов, и у вакцинируемых испытуемых не только иммуноглобулины G и M, но и иммуноглобулины А.
Коронавирус постоянно мутирует. Но это нормально. Фото предоставлено Царьграду С.Мацкеплишвили
– И всё-таки хотелось бы услышать про мутации злосчастной «короны» поподробнее. Действительно есть новые формы?
– Не удивляйтесь: в этом смысле коронавирус ведёт себя как «нормальный» вирус – на сегодняшний день описано более 100 тысяч его генетических вариантов! Но, опять-таки, есть нюансы. Так, ни одна из мутаций пока не привела к тому, что этот вирус изменил свою антигенную презентацию для клеток иммунной системы. Прекрасный пример – уже упомянутый вирус кори, который тоже постоянно мутирует, но для нашего иммунитета он остаётся прежним.
– И что это означает?
– Поскольку для антител и лимфоцитов это один и тот же вирус, то на сегодняшний день можно утверждать, что, переболев однажды, человек имеет минимальный риск повторного заражения, конечно, при условии нормального иммунитета. В очередной раз возвращусь к кори или, например, ветряной оспе – заболеваниям, оставляющим стойкий длительный иммунитет: при значительном подавлении иммунитета существует вероятность повторного заболевания. Второе – эффективность разрабатываемых вакцин. В их создании используются совершенно разные принципы, многие совершенно уникальные, но направлены они на одно – распознавание и обезвреживание коронавируса, который «узнаваем» по его шиповидному белку. Если в результате мутации этот белок даже совсем чуть-чуть изменится, иммунная система его просто «не узнает» и не сможет нейтрализовать. Ну и, конечно, то, о чём я говорил: вакцины приводят к синтезу антител в крови, очень малая часть которых в виде иммуноглобулинов класса А попадает в лёгочные альвеолы, где, собственно, и происходит заражение человека.
Лукавые тесты и угроза от КТ
– А такое бывает, что у переболевших нет антител в принципе?
– Скажем так, есть довольно значительное количество людей, у которых была лёгочная инфекция, они покашливали, у них болела голова или пропало обоняние, немного и ненадолго повышалась температура, а ПЦР-тесты отрицательные и антител у них в крови нет. Что это? Вероятно, вирус был уничтожен неспецифическим иммунитетом до того, как включились системы «прицельного распознавания и запоминания», составляющие суть специфического или адаптивного иммунного ответа. Это значит, что такой человек может заразиться повторно, но инфекция будет протекать легко или совсем бессимптомно. Кроме того, помимо антител (или, по-другому, гуморального иммунитета) необходимо рассматривать клеточный иммунитет – Т-лимфоциты, также способные убивать вирус.
– А вот здесь поспорю с вами – насчёт повторного заражения. Есть ведь случаи повторного заражения, причём тяжелые. Я недавно писал вот про одного политика, главу региона.
– Да. Знаю, о чём говорите. Только, как он сказал, «наверное, переболел чем-то в первый раз, а уж во второй раз – точно коронавирус». Есть разница? И вот ещё что важно. Тесты крайне неспецифичны, тот же ПЦР ошибается примерно в половине случаев, часто из-за неправильного забора биоматериала. Либо наоборот, за счёт высокой чувствительности часто выявляются остатки вирусной РНК, когда пациент здоров и не заразен. А ему предъявляют положительный тест – и в карантин. Могу сказать так: если есть иммуноглобулины класса G, то болезнь прошла, вируса в организме нет и вероятность заразить кого-то минимальная, если есть вообще. А при этом ПЦР-тест может быть положительным. В мире описано всего 25 (!) случаев документированного повторного инфицирования. Всего-навсего! И это как раз исключение, подтверждающее правило.
– Да, но их, тесты-то, делают повально – как и КТ. Какое-то, простите, сумасшествие. Условно: три дня назад не было ничего у человека, а потом – бац! – есть. А ни симптомов, ни плохого самочувствия нет. Что это?
– Ничего, кроме того, что на человеке заработали денег. Как я говорил, ПЦР-тест очень чувствителен, он способен выявить даже частицу вирусной РНК, которая у коронавируса самая большая среди всех РНК-вирусов. Она просто огромная, в ней почти 30 тысяч нуклеотидов. Человек мог где-то соприкоснуться с остатками вируса или даже переболеть, а эти остатки, разрушенные, не представляющие опасности, долго выделяются. А пациенту говорят: нет, ты заразен.
– А насколько правильно, что тех, у кого положительный тест, свозят в обсерваторы, хотя, опять же, никаких признаков заболевания нет? Людей вообще-то выдёргивают из жизни.
Знаете, я вообще против тестирования. И сейчас могу сказать: если у вас есть симптомы, лечите их, а не результат своего теста. А ходить самостоятельно на анализы не рекомендую. Потому что возникает гораздо больше вопросов. Повторю: положительный тест вовсе не означает, что человек заболеет или он опасен для других. Но его действительно, как вы говорите, выдернут из жизни и закроют на две недели. И напугают, а иногда ещё и дадут неправильные препараты, включая два антибиотика. И КТ без назначения врача тоже делать не следует.
– Почему?
– Ну как же! Это же вред здоровью. КТ лёгких – это довольно большая доза облучения, примерно как 300-400 рентгеновских снимков. И ещё, пожалуй, аукнется нам – в виде роста онкозаболеваний, особенно у молодых женщин, наиболее чувствительных к радиации.
– Одна из отличительных особенностей COVID-19 – потеря обоняния и вкуса. Это так?
– Насчёт обоняния – да. А вкус зависит от обоняния: если вы закроете нос и начнёте что-то есть, то большинство вкусов не почувствуете. Дело в том, что рецептор коронавируса присутствует на многих типах клеток организма, в том числе на поддерживающих клетках, которые окружают наши обонятельные рецепторы в носу. И нарушается их функционирование. У одних обоняние восстанавливается через месяц, у других через неделю. Рецепт один: орошение полости носа солевыми растворами – взять, например, чайную ложку поваренной соли на стакан воды и промывать. Но, собственно, почти все респираторные инфекции вызывают отёк слизистой носа и тоже приводят к снижению обоняния.
Главное при появлении симптомов – просто не сходить с ума. Фото предоставлено Царьграду С.Мацкеплишвили
– Беспокоиться надо в таком случае?
– Вот точно – это не повод сходить с ума, вызывать скорую и мчаться делать КТ. Однако это симптом, свидетельствующий о том, что началась репликация вируса в организме, пока в верхних дыхательных путях, в носу, но вирус будет спускаться вниз. И надо начать лечение. И если правильно подойти к вопросу, всё будет в порядке. Пить больше жидкости, промывать нос солевым раствором, следить за температурой. Повышается – лучше терпеть. Очень высокая или тяжело переносимая – принять жаропонижающее. Знаете, 80 процентов людей переносят COVID-19 крайне легко, а кто-то не замечает вообще. Ну вспомните, когда год назад у кого-то начинался кашель, никто же не считал себя тяжело больным? С температурой 37,5 ходили на работу. И без масок. А что, от гриппа меньше шансов сильно заболеть?
– И что тогда поменялось?
– Вот именно, что ничего не поменялось. И потеря обоняния, к слову, вовсе не обязательный симптом. Важно то, что у 20 процентов болезнь будет протекать тяжело, а мы пока не знаем, как определить эти 20 процентов. Да, это возрастные пациенты, люди с хроническими заболеваниями, но и молодые могут болеть очень тяжело или даже умереть. Поэтому следить за собой и правильно лечиться с самого начала нужно всем.
Гонка за антителами просто бессмысленна
– А вот когда говорят «переболел бессимптомно» – такое бывает?
– Видите ли, в чём дело. Есть сложная грань. Симптомы бывают практически всегда, но нередко их просто не замечают – то ли небольшой кашель, то ли недомогание и слабость, температура поднялась, но человек этого не ощутил. Переболеть совсем бессимптомно нельзя. Это не бессимптомная язва желудка или диабет – вирусные заболевания всегда сопровождаются какими-либо симптомами, не всегда явно выраженными. Однако может быть такое: человек сдал тест, тест положительный, но с ним всё в порядке. В таких случаях утверждать, что это болезнь, сложно. Я думаю, это вирус, образно выражаясь, попал в организм, его встретила иммунная система, сказал ему: «Пошёл вон!» – и он пошёл туда, куда его послали. И даже антител может не быть.
– Кстати, по поводу антител. Реально ведь народ нервничает, сдав тест и получив ответ, что антител-то у него нет: «А я-то думал, что мне болезнь не страшна. Ну всё, теперь снова ходи и дрожи, как бы не подцепить».
– Вот что очевидно. Чем тяжелее болел человек, тем больше у него будет антител, поскольку активно включалась иммунная система.
Сегодня, считает эксперт, медики уже научились эффективно и безопасно лечить эту болезнь, а скоро научатся предотвращать. Фото предоставлено Царьграду С.Мацкеплишвили
– Но вот, как я уже говорил вам, наши сограждане ужасно переживают при снижении антител.
А я вам такой пример приведу – для наглядности. Если вам в метро кто-то наступил на ногу, вы через полгода его и не вспомните. А вот если пристанут с ножом и попытаются отобрать кошелёк – такое точно отложится в памяти. И вы, встретив негодяя, сразу «дадите ему в ухо». То же самое с иммунной системой. Я говорю это к тому, что число антител всегда постепенно снижается. Ничего страшного в этом нет! Но информация о них, записанная в нашей иммунной памяти, всё равно останется в специальных клетках иммунной системы, часто навсегда. И как только тот же самый вирус, бактерия или, скажем, аллерген попадёт в организм, они тут же будут распознаны, информация мгновенно передана этим клеткам памяти – и они моментально начнут размножаться и активировать защиту, в том числе синтезируя большое количество антител. Поэтому бояться снижения концентрации иммуноглобулинов не надо. Если бы в нашей крови постоянно «плавали» антитела ко всем пытающимся проникнуть в организм микроорганизмам, то кровь наша от такого количества белковых молекул была бы как густое желе.
– Ваши прогнозы?
– Для начала мой общий совет для всех: не надо паниковать, подумайте просто о том, что вы разрушаете себя этими переживаниями. По-видимому, COVID-19, помимо медицинских и демографических, оставит после себя ещё и тяжёлые социальные, экономические и, главное, психологические последствия. Но важно понимать, что сегодня мы уже научились эффективно и безопасно лечить эту болезнь, а скоро научимся её предотвращать. Прогресс, который сделала медицинская наука всего за один год, беспрецедентен и, я уверен, положительно отразится на лечении многих заболеваний.