экранизация трудно быть богом лучше какая
Культура ВРН
Иллюстрированный журнал о культуре Воронежа, России и мира
Кино и телевидение
Критики о фильме «Трудно быть Богом»: невыносимо, омерзительно, но гениально
27 февраля в российский прокат выходит последний фильм Алексея Германа «Трудно быть Богом», над которым режиссер работал 13 лет и не успел закончить. Выдержать три часа в кинотеатре, по признанию почти всех критиков, очень тяжело. Да и рецензии на эту картину дались им нелегко.
Фильм Алексея Германа «Трудно быть богом», сменивший за долгие годы его создания несколько рабочих названий, основное из которых – «История Арканарской резни», в прокате назван так же, как и повесть братьев Стругацких. Но от нее в картине мало что осталось.
«По отношению к первоисточнику фильм Алексея Германа можно определить как тяжелый, гнетущий, вязкий, временами страшный сон, настигший читателя над страницами повести… Алексей Герман строит барьер между культурой и «простым человеком», воздвигает между прозрачной и доходчивой книжкой и читателем-зрителем массивную крепостную стену визуальных аллегорий, словесных намеков, иносказаний, символических жестов… «Трудно быть богом» берет следующую высоту в том, что касается нежелания подстраиваться под зрительское понимание и, протаскав зрителя три часа вместе с благородным доном Руматой (Леонид Ярмольник) по тщательно и смачно стилизованному под босховские полотна мрачному, грязному и вонючему средневековому Арканару, оставляет его опустошенным и измученным на слякотной обочине растерянно догадываться, что это сейчас было и зачем».
Лидия Маслова, «Коммерсанть»
«Прежняя работа Германа «Хрусталев, машину!» казалась образцом арт-запутанности, этаким кино-Шёнбергом, переплетенным с Джойсом. Но рядом с «Трудно быть богом» «Хрусталев» кажется простым и внятным… Фильм погружен в несуществующую у Стругацких грязь. Место действия — сплошное липкое месиво из заболоченной земли, навоза, человеческих испражнений, повешенных людей и собак, крови, прочих льющихся из мертвых либо насмерть испуганных людей жидкостей, вываливающихся кишок, испуганно торчащих людских и животных членов и голых поротых задниц… Фильм Германа — это Брейгель плюс Босх на тему, что интеллигент, оказавшись в ситуации сомнений во времена всеобщего свинства, не может не проявить человечность. Это фильм — о невозможности сделать мир здравым, честным, справедливым, гуманитарным».
Юрий Гладильщиков, «Московские новости»
«Смотреть «Трудно быть богом», пардон, трудно — дело не в натурализме, это фильм-фреска, и степень отстранения велика, окунание головой вниз в яму с дерьмом смотрится как на триптихах Босха, а не как в «600 секундах». И не в хронометраже и темпе дело — тоже не слишком большая новость, медленный фильм, длящийся без малого три часа. Трудно смотреть это именно морально, и не столько трудно, сколько страшно от точности каждого кадра».
Иван Чувиляев, «Фонтанка.ру»
«За почти три часа экранного времени Герман попытался полностью, с головой, погрузить нас в грязную и неприглядную атмосферу инопланетного Средневековья. Фильм наполнен изрядным количеством крайне натуралистических сцен с мастерским движением камеры и очень продуманными и выверенными мизансценами и с отличными актерскими работами. Но в результате — к глубокому разочарованию — фильм получился просто скучным. Натуралистические ужасы трогают мало и скоро начинают просто надоедать. От фильма очень быстро устаешь — и устаешь не в виду важности поставленных проблем или сложности киноязыка Германа. Нет, просто выстрел, к сожалению, оказывается холостым. Все стрелы, выпущенные режиссером, увы, летят мимо цели, оставляя зрителя холодным и равнодушным. И на предфинальной реплике Антона-Руматы «Сердце мое полно жалости, я не могу этого сделать» невольно вздыхаешь с облегчением: ну и слава богу, скоро конец».
Станислав Орлов, afisha.mail.ru
«Фильм ждали долго, уже даже сложился некий канон его воспевания. Рецензенту необходимо написать, что мир фильма напоминает о Босхе и Брейгеле, что Герман создал чудовищно страшный мир, который засасывает зрителя, как черная дыра, что режиссер словно заслал операторов со скрытой камерой в Средневековье, и так далее. Любопытнее другое: отчетливо видишь и слышишь в каждой сцене самого режиссера. Пожилого, очень нервного, легко возбудимого, очень злого на людей (и не без основания). Страшное, грязное, противное пространство – но хваленый «документальный» эффект нивелируется его очевидной выстроенностью, отрепетированностью каждого движения актеров и операторов. И будем честны – в определенные моменты, когда Ярмольник в пятнадцатый раз начинает размазывать какое-то дерьмо по лицу, это еще и просто скучно».
Любовь Митина, Empire
«Выползающий из кадра в зрительный зал и сверкающий многочисленными черно-белыми оттенками, мир Арканара состоит из грязи, дождя и тумана, бугров и неровностей, дерьма и соплей, тут харкают и сморкаются прямо в камеру, а мясо, рыбу и яйца туда же, в камеру, едят сырыми. Тут существует мощная культура пыток. А наиболее аккуратное и ровное место в этом мире — тюрьма. Картина мира тут важнее нарратива».
Марина Латышева, РБК daily
«Трудно быть богом». Критика о фильме
Этот фильм полон отчасти ожидаемых, но все равно невероятно смелых чудес. Чего стоит волшебное преображение Леонида Ярмольника в трагического героя Румату — Гамлета XXI века. Отдельного анализа требует изобразительная ткань картины, снятой Владимиром Ильиным и Юрием Клименко. Но, пожалуй, сильнее всего воздействует на подсознание драматургическая композиция картины, имеющая больше общего именно с картиной, живописным полотном, чем с экранизацией романа или пьесы. Невероятная плотность кадра побуждает вгрызаться в материю экрана и рассматривать ее по кусочкам, по фрагментам, по деталям, пытаясь выстроить в своей голове целое. Это целое, если кратко суммировать, состоит в том, что трудно быть зрителем, бесстрастным созерцателем чужих страданий. Трудно быть богом, решающим судьбы живых существ. А труднее всего быть просто человеком с отведенной ему функцией винтика истории, но, к счастью или несчастью, наделенного совестью. Будь то в Арканаре или на Земле.
Андрей Плахов, КоммерсантЪ
Каким бы аллегоричным ни было германовское Средневековье в «Трудно быть богом», оно начисто лишено основы, которую в предыдущих фильмах на тактильном и слуховом уровне мог считать любой, даже постсоветский человек. Грубо говоря, режиссер впервые принимается строить исключительно свой выдуманный мир, и, несмотря на проработанность этой фантазии, ей явственно не достает скрепляющего всю конструкцию вещества. Кропотливо делавшийся долгие годы «Трудно быть богом» парадоксальным образом вышел самым несовершенным из больших фильмов Германа. Переозвученные реплики силятся попасть в губы актеров, но все больше пролетают мимо, великие операторы Ильин и Клименко и вовсе снимают каждый свою картину (и даже если это не так, от этого ощущения никуда не деться). Кажется, что трехчасовой сочащийся кровью, потом и говном «Трудно быть богом» — это отчаянная, во многом впечатляющая, но безуспешная попытка найти в этой грязи фильм великого режиссера. Когда с экрана в очередной раз доносится классическое германовское «тру-ля-ля», кажется, что он совсем рядом, буквально за углом. Но, как и Пастернак, чьи строчки в какой-то момент силится вспомнить Ярмольник, он, судя по всему, остался на другой планете.
Василий Миловидов, Афиша
Антон Долин, «Афиша-Воздух»
Достигая зрелости, по-настоящему большие мастера часто утомляются однообразными в своей напряженности «драматическими конфликтами» и начинают тяготеть к иной, куда более древней форме: эпосу. Великие писатели Кнут Гамсун и Джон Стейнбек, великие режиссеры Питер Брук и Эймунтас Някрошюс сходили с тропы анализа и ступали на дорогу мифа не потому, что миф масштабней анализа, а потому, что стреляет точнее. В фильме «Трудно быть богом» обнаружатся сотни аналогий, метафор и сопоставлений с реальностью, и это не обязательно значит, что они туда были заложены. Просто так уж работает подлинное, классическое произведение: объясняет реальный мир, предъявляя иллюзорный. Чтобы это получилось, надо уметь делать искусство. Герман умел.
Алексей Гусев, Собака. ru
Герман, с одной стороны, разрушает барьер между фильмом и зрителем, постоянно втягивая нас внутрь кадра, почти добиваясь того, чтобы мы ощутили всю арканарскую вонь. А с другой стороны, подчеркивает непреодолимость барьера. Так создается точка напряжения, в которой происходит саморазрушение языка. Достигнув предела, он перестает работать как средство коммуникации. Между Руматой и жителями Арканара, между метафорой и политикой, между автором и зрителем, Германом и нами.
Олег Зинцов, Ведомости
Никакое, даже самое внимательное знакомство с книгой Стругацких в этом странном опыте не поможет. В популярной шестидесятнической повести сотрудники Института экспериментальной истории, заброшенные на отсталую средневековую планету, пытались по мере сил окультурить местное население хотя бы на примитивном бытовом уровне пользования носовыми платками. Алексей Герман же поступает примерно наоборот — строит барьер между культурой и «простым человеком», воздвигает между прозрачной и доходчивой книжкой и читателем-зрителем массивную крепостную стену визуальных аллегорий, словесных намеков, иносказаний, символических жестов. Если в начале своей карьеры характерного, комического артиста Леонид Ярмольник блестяще изображал закипающий чайник или цыпленка-табака, то теперь он, уже со всей серьезностью артиста драматического, тоже словно разыгрывает некую метафорическую пантомиму, требующую от зрителя неких усилий по расшифровке: то выпускает из своей бронированной перчатки улетающую на волю птичку, то обмазывает лицо густым слоем грязи, то читает из пастернаковского «Гамлета».
Лидия Маслова, КоммерсантЪ
«Так, что ты встал тут?! Иди отсюда!» — то и дело отвлекается Румата Эсторский от своих благородных дел, чтобы шугануть очередного зазевавшегося придурка, лезущего немытой мордой прямо в камеру. Это, пожалуй, самое странное, а возможно, и самое главное в фильме: мы знаем, что всегда есть тот, кто смотрит. К кому обращается Румата, глядя в камеру и наизусть читая «Гул затих, я вышел на подмостки…»? У кого путаются под ногами и корчат рожи арканарские дикари? Кто тот молчаливый, но явно сочувствующий собеседник, с которым Румата ведет нескончаемый диалог, от кого прячет, отворачиваясь, отчаянные глаза? Тот, кому принадлежит закадровый голос? Некий землянин-наблюдатель? Алексей Герман со своей камерой? Зритель-грамотей? Это важно. Потому что у одинокого воина-интеллигента, которому велено все исправить и при этом запрещено убивать (недаром образ Гамлета был ключевым для режиссера во время съемок), есть свой «друг Горацио» с субъективной камерой наперевес.
Лилия Шитенбург, Фонтанка. ru
Трудно быть Богом: одна из лучших короткометражек
Рассказ о судьбе, предрешённости и одновременно — о непредсказуемости жизни. Некое человекообразное существо падает сверху в проулок. У него чёткая миссия — исправить глупую случайность, которую исправить невозможно. Но, изменив одно, он понимает, что невольно меняет и другое.
Трудно быть Скрэтчем
Короткометражные фильмы были, есть и будут всегда. Такие фильмы являются краткой и легкой формой киновысказывания того или иного художника. Многие известные ныне режиссеры и актеры начинали свою карьеру именно с короткометражных и артхаусных фильмов.
Вот в России, например, некоторые известные режиссеры, прежде чем начать снимать полнометражные фильмы, занимались созданием музыкальных видеоклипов. Но есть такие режиссеры, которые предпочитают снимать короткометражные фильмы, поскольку у них это замечательно получается.
Вот, например, фильм «Spin» режиссера Джамина Винанса.
Название фильма перевести непросто, ввиду его многозначимости. Литературно оно переводится, как «кружение», но наши умельцы перевели название, как «Трудно быть богом». Несмотря на то, что фильм не имеет ничего общего с романом братьев Стругацких, такой перевод названия вполне отвечает духу фильма.
Итак, в наше время на одной из американских улиц с неба на землю свалился некто то ли ангел, то ли Бог. В титрах его называют Скрэтчем, так что будем называть его так. Цель Скретча — изменять к лучшему те события в жизни людей, которые были плохими (ну, там убийство, авария и все такое).
Первым делом Скрэтч становится свидетелем того, как парня-велосипедиста сбивает автомобиль. Казалось бы простое дело — не допустить ДТП. Но после изменения стает понятно, что все не так просто: одно такое изменение влечет за собой разрушительные последствия… Ну, прямо тебе «Эффект бабочки».
Главный герой, Скрэтч, которого наши люди назвали Богом, выглядит очень оригинально: с виду это молодой парень где-то 25 лет, он одет в одежду обычного «свободного» тинэйджера: черные джинсы до земли, типа черный платок вокруг головы и все такое.
Скрэтч управляет Временем и меняет его с помощью… диджейской аппаратуры. Он «проматывает» время с помощью грампластинки, а регулирует с помощью звуковых настроек. Да… создатели знают, что такое оригинальность.
«Spin» сделан очень добротно, как для короткометражного фильма. Изображение выглядит очень даже неплохо, операторская и монтажная работа выполнены на отлично, музыка, на удивление, тоже очень приятная.
Еще одной особенностью короткометражки является то, что она, практически, немая. То есть, ни один их персонажей в фильме не говорит ни одного слова, так что «Spin» даже не нуждается в переводе.
Поэтому актерам, имена которых вряд ли вам что-то скажут, надо было показать качественную актерскую работу без слов. Должен отметить, это им удалось — всем до единого. Актерская работа в фильме на высоте. Естественно, больше всех запомнился главный герой Скрэтч в исполнении Джонни Хейза II.
И, конечно же, самое главное достоинство фильма — это юмор. Да, его здесь очень много. После просмотра еще добрых пять минут не можешь остановится от безудержного хохота. Но кроме юмора здесь есть и глубокая мораль.
Итак, фильм «Spin» советую посмотреть всем, тем более, что это не займет много всего — 8 минут. Но эти 8 минут вы запомните. Это, наверняка, один из лучших короткометражных когда-либо снятых.
Экранизация трудно быть богом лучше какая
Предлагаю в единой теме собрать все опубликованные мнения тех, кто уже смотрел картину.
Борис Акунин:
Недавно я был на предпремьерном показе фильма Алексея Германа «Трудно быть богом». В этой картине во всех отвратительных подробностях изображается жизнь средневекового города – такой, какой она, вероятно, была на самом деле (хотя действие, вы знаете, происходит на другой планете): грязь и уродство, невежество и грубость, скотство и срам, обыденная жестокость, бесстыдство власти и рабская покорность толпы.
Сначала я смотрел на все эти мерзости с приятным чувством. Прогресс существует и все муки истории не напрасны, думал я. Как далеко ушла цивилизация со времен средневековья, насколько презентабельнее и лучше стали люди. Ну и так далее. Примерно, как в старом анекдоте про врача, который осматривает пациента и приговаривает: «Как хорошо! Ой, как прекрасно! Просто замечательно! …Что у меня всего этого нет». (Сомневаюсь, что режиссер рассчитывал на такую зрительскую реакцию, но оголтелого позитивиста вроде меня, видимо, лишь могила исправит).
А потом мне полезли в голову другие мысли. В сущности, тоже позитивистского настроя, но менее отрадные.
Если всё у нас пойдет хорошо, если человечество себя не угробит и сумеет построить на земле лет этак через триста разумную и достойную жизнь, то из этого прекрасного далека на наш 2013 год будут смотреть примерно так же, как мы на будни Арканара.
И я попытался увидеть нашу с вами жизнь глазами человека будущего – то есть нормальными глазами.
Посмотрел – и содрогнулся. Ну и в дикую же эпоху мы с вами живем, господа!
Самая передовая наша наука и львиная часть наших доходов используются для изобретения и производства орудий убийства.
Мы усердно гробим природу планеты, на которой живем.
Мы беспрестанно мучаем и унижаем себе подобных.
Мы черт-те как воспитываем наших детей.
Мы толком не знаем, как функционирует наше тело, а уж наш мозг – вообще тайна за семью печатями.
Цена человеческой жизни даже в развитых странах мала, а в неразвитых ничтожна.
У нас целые социальные слои и даже народы живут в позорной нищете.
Странами, как правило, управляют далеко не лучшие представители населения – такую уж мы разработали систему отрицательного естественного отбора.
Планета кишит преступниками, которых сажают в специальные загоны, где эти плохие люди становятся еще хуже.
Мы невежественны, жестоки, и 99 процентов проживают жизнь на манер животного: едим, хлопаем глазами, производим потомство и потом умираем.
Кстати о животных. Для них у нас повсюду устроены «лагеря смерти». Мы выращиваем наших «меньших братьев», чтобы убивать и пожирать, а из их кожи шьем себе обувь и сумки.
В общем, абсолютное средневековье.
Если правда, что за нами наблюдают инопланетяне, то вполне понятно, почему они не вступают с нами в контакт. Рановато. Мы еще слишком дикие.
Может быть, какие-нибудь доны Руматы осторожненько, чтобы не вмешиваться в процесс эволюции, иногда чуть-чуть подправляют нашу историю. Ну, там шмякнут яблоком Ньютону по башке. Покажут Менделееву во сне периодическую таблицу.
Хотя скорее всего нет никаких Румат, а если и есть, то они ни во что не вмешиваются. А значит, их всё равно что нет. И человечеству еще бог знает сколько поколений пыхтеть и корячиться, прежде чем оно выкарабкается из темных веков. Самому, без посторонней помощи. А никуда не денешься, другого способа не существует.
И когда, на третьем часу картины, мои мысли доползли до этого места, я вдруг сообразил, что режиссер, кажется, все-таки добился от меня именно того эффекта, на который рассчитывал.
«Трудно быть богом» Алексея Германа
Василий Степанов · 03/06/2008
Предметность, предельная физиологическая реалистичность происходящего теснят дыхание. Зритель вынужден либо войти внутрь экрана, растворившись в месиве персонажей, вещей, событий, либо выйти из зала.
Фильм, запущенный в производство еще в 1999-м, смонтирован — правда, без звука. Алексей Герман показал его узкому кругу критиков
Перед просмотром было нелишним прочесть сценарий, выпущенный год назад издательством «Сеанс». «Что сказал табачник с Табачной улицы» — именно так на тот момент называлась картина, которую теперь Герман озаглавил «История Арканарской резни». Возможно, когда фильм пойдет в кинотеатрах, прокатчики протянут зрителям соломинку в виде небольшого либретто, в котором будут перечислены действующие лица и основная линия сюжета. Большего не требуется. Мучительно всматриваться в это полотно, самостоятельно догадываться о смыслах происходящего на экране гораздо правильней и полезней, нежели плыть в заранее определенном кем-то фарватере.
Увиденное на экране слишком огромно, сложно, подвижно. Его почти невозможно пересказать. С чего начать? С сюжета о высадившихся на чужой планете землянах, которые увидели сверху что-то вроде ренессанса, а попали в смердящее средневековье? Нет, это и без фильма можно прочитать у Стругацких. Или с главного героя — сыгранного Леонидом Ярмольником благородного дона Руматы Эсторского? Землянин, решивший во что бы то ни стало устроить на чужой планете вышеуказанный ренессанс, большую часть фильма разыскивает одного ученого-лекаря, а потом понимает, что ищет зря: ответить на вопросы Руматы тому нечего. Поразительная сцена: книгочей мочится у крепостной стены, а герой тем временем спрашивает, что бы он посоветовал богу, имей он такой шанс. «Сдуй нас или, еще лучше, оставь нас в нашем гниении», — отвечает Будах. «Сердце мое полно жалости. Я не могу этого сделать», — не соглашается Румата.
Диалог этот взят прямиком из Стругацких, но за десять лет работы над фильмом добродушная собачка приключенческого романа успела вырасти в настоящего Цербера. Этому уже до всего есть дело. Он поразителен — в самом прямом значении этого слова. Он заглатывает зрителя, погружает нас в себя, чтобы мы насладились видом его потрохов. Визуальная фактура подавляет, пугает, не дает передохнуть. Сложнейшим образом выстроенные кадры не то что заслоняют историю — они и сами по себе теперь история. Герман дарит нам мир, стоящий по колено в навозе, — смачный, воняющий, булькающий. Мир, знающий свою грязь и упивающийся ею. Здесь то и дело принюхиваются, отплевываются, страдают от вшей и клопов. Если здесь топят в нужниках, то непременно головой вниз. Если вешают, то так, чтобы налетевшие с моря чайки выклевали глаза. Это даже не средневековье, а какая-то компостная куча, которая вдруг оказывается на удивление живой и чувствующей штуковиной. Она обнюхивает сама себя и не содрогается от вони. Содрогаемся мы.
Трудно представить, что эта кровавая «История Арканарской резни» — о жалости. Но ничем, кроме любви к людям, обретенным в чудовищной дали от Земли, не объяснишь, почему герой остается на чужой планете. Последняя сцена фильма — Румата, шествующий со своими спутниками по заснеженной пустоши, — почти буквально повторяет финал «Хрусталев, машину!». С одной только разницей: генерал Кленский — это человек, навсегда покинувший свой мир, порвавший с ним, а Румата только что обрел его, только что начал его постигать.
Люди этого мира то и дело оглядываются в камеру. Ухмыляются. Скалят беззубые рты. Камера буквально продирается сквозь толпы людей — кто-то торгует, кто-то дерется, кто-то плачет, кто-то строчит донос. И тонны скарба. Все избыточно, все чрезмерно, все до дрожи реально. В какой-то момент кажется даже, что черно-белая пленка начинает передавать тонкие цветовые оттенки.
О фильме «Трудно быть богом»
Этот фильм, вернее его почти законченный проект (без сведённого звука и музыки) был показан во время празднования 20-ления «Новой газеты», за что отдельное спасибо.
И сейчас некоторые высказывают удивление, что несмотря на присутствие на показе пишущего бомонда, отзывов о фильме почти нет. Однако рискну предположить, что это не потому, что «тусовка не хочет ругать своих» — просто в этой сдержанности есть две причины.
Первую когда-то обозначил Андрон Кончаловский: когда какая-то критикесса начала мочить его за фильм «Курочка-ряба», он ответил приблизительно так – мы делали этот фильм три года, поэтому сдержитесь в оценке – может фильм вам удастся осмыслить.
Я стараюсь следовать этому предупреждению.
Вторая причина: то, что я вчера увидел – это слишком сложная и многомерная конструкция, чтобы судить о ней в парадигме «хорошо-плохо».
Точно так как нельзя сказать, хороша или плоха пирамида Хеопса. Или Эйфелева башня.
Поэтому пишу здесь о том, что для меня очевидно.
Во-первых, этот фильм Алексей Герман делал 15! лет – то есть, он бесчисленное множество раз смотрен-пересмотрен.
Очевидно, что перед нами абсолютно осмысленное действо, за каждый кадр которого режиссёр отвечает.
Это очень важный фактор, ибо многие мне сказали после просмотра, что «это не Стругацкие».
Да, возможно, что это «не их Стругацкие», не мои, но это Стругацкие Германа. Как были Стругацкие Тарковского. Поэтому я не стал бы укорять Германа за то, что он что-то увидел не так, а отметил то, что, как кажется, понял.
Я не боюсь пересказать канву фильма, потому что это просто невозможно, но скажу так:
Герман в фильме нам показывает АД.
Именно АД в его окончательном и полном виде.
Второй этаж АДА – это люди.
Они по-брейгелевски уродливы, они сжились с окружающим их АДОМ, они стали его составной частью.
Уродливо как предательство, так и любовь; доброта невозможна без удара палкой, похвала без зуботычины.
А «на верхах» чудовищная власть, которая не руководит этим АДОМ, а просто имеет от него больший кусок.
И среди всего этого небольшая группа ЛЮДЕЙ, которые прилетели когда-то на эту планету и сейчас у каждого из них свой путь: кто-то превратился в часть АДА, кто-то имитирует согласие.
Но есть наш герой – он остаётся ЧЕЛОВЕКОМ.
Да, он ходит в той же грязи, что и все, он так же жесток и циничен.
И каждую секунду мы видим то, ради чего сделано это кино — Герман показывает нам, как тонка грань между человеком и АДОМ – эта грань почти незаметна, но.
Герой не сливается с грязью, по которой весь фильм ходят остальные (буквально ходят, это не преувеличение), он умудряется в этом АДУ оставаться человеком.
Можно отметить еще несколько несомненных удач этого фильма.
Конечно же, это работа в кадре главного героя – Леонида Ярмольника.
Он снимался в этом фильме много лет, если я не ошибаюсь, в разных сценах заметен разный его возраст. Но подобной актёрской работы в отечественном кино я не видел давно – это станет еще отчётливей, когда сведут звук.
Но все живут и считают это нормальным.
Лишь наш герой… нет, он не революционер и не «бог» хотя многие его так буквально и называют, он просто хоть как-то пытается сопротивляться этому полнейшему развалу всего. Иногда кажется, что он уже коснулся «дна», но все равно мы видим этот зазор, ощущаем этот стержень внутреннего человеческого сопротивления. И тут не стоит искать прямые аналогии с нашей страной и с нашим временем, что многие попытаются сделать. Фильм Германа шире — это гимн всем, кто сопротивлялся нечеловеческим обстоятельствам во все времена.
Моё первое ощущение последней работы Алексея Германа, что этот фильм – уже классика.
Да, видимо у него будет незавидная прокатная судьба, да и возрастное ограничение я поставил бы на нём 35+, однако не потому, что там излишек насилия – оно умело декоративное.
Просто чтобы понять этот фильм, нужно прожить какую-то немалую жизнь, прочитать ряд важных книг. Нужно ощутить в жизни какие-то потери. Научиться чему-то сопротивляться, кого-то отстаивать и быть битым за это.
Но, главное, нужно иметь какое-то внутренний камертон, ощущать в себе человечность и порядочность.
Только в этом случае, все шокирующие части этого грандиозного полотна становятся на свои места.
Я считаю этот фильм великим кино.
Я обязательно пойду посмотреть его еще раз, когда оно будет полностью закончено.