Машина пробуждения дэвид эдисон
Машина пробуждения
В Комнате не было ничего и никого, если не считать запаха заброшенности да маленькой женщины с треугольным личиком и облаком огненно-красных волос. Она носила тонкое платье, у которого когда-то даже был цвет, и ходила босиком. Ее пестрые глаза моргали, наблюдая за кинжалами солнечных лучей, пронзающими щели в оконных ставнях; один глаз был небесно-голубым, с желтыми точечками, беспорядочно разбросанными по удивительно узкой радужке, а второй – черным, с несколькими белыми пятнышками, начинавшими мерцать, когда она улыбалась. Шкура Пересмешника – это имя подходило ей не хуже любого другого из тех, какими она пользовалась. Черный глаз засверкал, когда она посмотрела на осыпающуюся лепнину по краям потолка. Из-под побелки начала сочиться густая влага, расплываясь по стенам темными разводами; Шкура Пересмешника улыбалась.
– Ну и ну, – произнесла она. – Стены плачут. Должно быть, вторник.
Шкура Пересмешника прошлась по комнате, и ее ступни нарисовали в пыли, густым слоем покрывавшей пол, нечто вроде защитного круга; женщина коснулась стены и нисколько не удивилась тому, что кожа осталась сухой.
– Слезкам нравится капать, верно? Но они никогда не остаются поиграть. Полагаю, это убило бы все впечатление. – Шкура Пересмешника вздохнула и провела бескровными пальцами по алым, как кровь, волосам. – Вы чрезмерно претенциозны, – заявила она рыдающим стенам.
Она поежилась, хотя ей не было ни холодно, ни страшно, и посмотрела на начерченный на полу круг, чей контур лишь незначительно нарушали отпечатки ее ног, – Шкура Пересмешника перемещалась на цыпочках, и шаг ее был почти невесом, да еще к тому же она действительно намеревалась создать именно этот круг, что каким-то образом и придавало ему реальности. Насколько она понимала, важнее всего было именно намерение.
За исключением вторников.
– Ну и ну, – произнесла она, вынимая откуда-то из-за спины чашечку. На ее дне исходил паром глоточек ярко-зеленого чая. – Не хочу я этого. И не в моих планах было, чтобы такое случилось, но оно произойдет, и мне придется стать его причиной. Придется его создать, ведь оно должно быть сотворено. Охохонюшки, в такие дни все-то идет наперекосяк. – Она выбросила крошечную чашку в окно.
Шкура Пересмешника размяла обнаженные руки, ощутив, насколько мягка ее плоть, и без какой-либо гордости или разочарования отметила их белизну; как и платье, когда-то они, пожалуй, тоже имели цвет. Взгляд ее привлекла красная, как коралл, ленточка, повязанная на лодыжке, – женщина оторвала ногу от пыльного пола и распрямила ее вверх перед лицом, разглядывая кусочек ткани. Хоть что-то яркое во всей комнате.
Да, ей нравилось это тело. И внешним видом, и уютом. Ей были по душе и кожа, и легкая стать; и волосы тоже, – впрочем, она почти всегда предпочитала именно этот цвет. Шкура Пересмешника кивнула, пропуская в пустую комнату самую толику самолюбия, – конечно, она только оттягивала неизбежное, но ей никогда не была свойственна приверженность к строгой дисциплине. Она еще раз кивнула: да, это тело нравилось ей по целому ряду причин, но в первую очередь потому, что оно казалось наиболее правильным. Будь она настоящей женщиной, скорее всего, примерно так бы и выглядела.
Заставив себя собраться с мыслями, Шкура Пересмешника расправила плечи, но тут же вновь позволила им опуститься, когда вгляделась в круг чистой пустоты, начерченный в пыли пустоты грязной. «Какая ирония», – подумала она, размышляя над тем, почему великие, меняющие мир и сотрясающие небеса создания, будь они прекрасными, или пугающими, или даже и теми и другими одновременно, столь часто возникают из ниоткуда, чтобы на исходе отпущенного им века вновь кануть в небытие. Да и сама она ничем от них не отличалась… Не то чтобы Шкура Пересмешника считала себя великой, но все же она была тем, чем была, и это что-то да значило. Но только временно. Однажды, спустя много-много дней, она утратит свою значимость и отправится в тот самый ужасный путь возвращения в пустоту.
Если уж начистоту, то сегодня она как раз и занималась чем-то подобным, разве что масштаб был невелик. Зато по сути своей трагедия была ровно той же. Ничто, сотворенное из ничего и на нем же начертанное. Непроизнесенные неслова, сплетающиеся в незаклинание, призывающее ничто в несуществующее место.
– Мне так жаль, – сказала она кругу и добавила к нему еще несколько линий, крутясь на кончиках пальцев, словно увечная балерина. – Мне очень жаль, незнакомец, что приходится вот так с тобой поступать. Ты не заслуживаешь такого вторника.
Она танцевала, миры смещались; или, что скорее, что-то проходило через миры. Нити были незримы и зов беззвучен, но где-то и как-то что-то немыслимым образом начинало свое движение. «Вот оно и приближается», – подумала Шкура Пересмешника и тут же подвергла сомнению использованное определение; если уж быть точной, то приближался человек, но беспощадный зов обращался с ним скорее как с вещью, нежели с одушевленным существом. Зов просто перемещал его. Тащил сквозь разделяющую миры необъятную пустоту, что была куда больше всех этих бесконечных миров, вместе взятых, всех юных вселенных, содержащих в себе свои собственные, непрерывно расширяющиеся бесконечности. Сквозь пустоту столь незначительную, что ее и заметить-то трудно. Шкура Пересмешника, точно пьяная, исполнила еще один пируэт, и кто-то шагнул оттуда – сюда. Кто-то, ничего не ведающий, невинный, а теперь еще и потерянный.
Потерянное – родина и владения Шкуры Пересмешника, а в столь отвратные дни еще и ее творение. Побочный продукт ее существования.
Свирепый взгляд разноцветных глаз и плотно стиснутые челюсти откровенно не вязались с легкими, причудливыми движениями, которые совершало ее тело; Шкура Пересмешника была личностью непростой, но никогда не позволяла себя сломить. Ее ничто не могло сломить. Впрочем, однажды, в тот самый первый вторник, она просто разбилась на куски.
Нет-нет, ее целостность и суть не пострадали. Она даже проявляла добродушие всякий раз, когда могла себе это позволить, и особенно близко к сердцу старалась держать судьбы всего потерянного во всех мирах: пропавших мужчин и женщин, затерянных королевств, планет и цивилизаций… или оброненных ленточек и заброшенных комнат. Шкура Пересмешника сдерживала бурный поток утрат, сопровождающих каждый полный трагизма виток спирали мультиверсума, сражаясь за любую мелочь, исчезновение которой могли бы оплакать разве что боги да стихии. Проницательный чуждый разум Шкуры Пересмешника ощутил, что эта комната рыдает горючими слезами, до соплей обиженная ее редкими предательствами. Эти стены оплакивали круг, прочерченный танцем в пыльной пустоте. Стены заходились в истошном вое, потому что они знали: Шкура Пересмешника никогда и ни при каких обстоятельствах не пожелала бы заставить хоть что-то пропасть. Исчезновение – вот что пробуждало ее ненависть, что было ее страстью, жертвоприношением и падением.
Дэвид Эдисон «Машина пробуждения»
Машина пробуждения
Язык написания: английский
Перевод на русский: — Е. Зайцев (Машина пробуждения) ; 2019 г. — 1 изд.
Добро пожаловать в Неназываемый Город, куда Боги и Смертные приходят умирать.
Город притягивает странников и пилигримов, это дом для кровожадных аристократов, переодетых богов и богинь, любящей причинять боль принцессы фейри, бессмертных проституток и королев, плененного ангела, диких банд Сыновей Смерти и Кладбищенских Дев… и одного весьма сбитого с толку жителя Нью-Йорка.
Бывший обитатель Манхэттена, Купер оказывается в Городе, переживающем не лучшие времена. Врата Истинной Смерти рушатся и Город наводняют Умирающие, заполняют его роскошные улицы и аллеи… и разносят безумие, угрожающее поглотить всю метавселенную.
Издания на иностранных языках:
Путь «Машины пробуждений» Дэвида Эдисона к российскому читателю настолько же тернист, как и у «Каузального ангела» Ханну Райаниеми. Роман Эдисона анонсировали еще в 2014 году, однако что-то там не срослось, и в результате книга вышла только 2019-м. Но стоила ли она такого долгого ожидания?
Концепция, в общем-то, интересная. Красоты Неоглашенграда восхищают, большинство авторских идей довольно любопытны. Проблема в том, что автору не хватило опыта раскрыть свои задумки в должной мере.
Начнем с сюжета. Строго говоря, «Машина пробуждения» – это роман о «попаданце», причем сам по себе достаточно банальный. Первая половина книги вообще перекликается с историей Маугли, что довольно странно. Судите сами: главный герой попадает во враждебную среду, где он априори слабее всех остальных, там над ним берут шефство сильные покровители (у Купера – это Сесстри и Эшер, у Маугли – Балу и Багира) и начинают учить его жизни в новых условиях, а затем главного героя похищает банда существ, желающая его использовать в своих целях (Бандерлоги и «Отток», соответственно). На этом сходство заканчивается, и я не думаю, что оно было сделано осознанно, но уже понятно, что сюжетная канва не блещет оригинальностью. В книге есть неожиданные повороты, но половину из них легко предсказать, а вторая половина оставляет равнодушным, потому что она касается персонажей.
Да, с персонажами тут все плохо. Купер, Сесстри, Эшер и почти все прочие действующие лица — картонные донельзя. Автор регулярно наделяет их все новыми и новыми чертами характера, которые то противоречат старым, то вообще проявляются один раз за книгу и о них все забывают.
Возьмем Эшера: крутой здоровяк, голыми руками способный раскидать целую толпу врагов, иногда циничный, частенько думающий о сексе (строго говоря, в разной степени сексуально озабочены тут почти все персонажи, даже прожившие несколько тысяч лет). В какой-то момент Эшер, желая спасти Купера, попадает в западню, затем встречает своего старого друга/врага и происходит вот это:
«– Не это я имел в виду, – скорбно покачал головой Эшер. По лицу его струились слезы. Он пролил их столько, что по их волнам можно было бы отправиться в плавание…»
Затем Эшер начинает рыдать. И это единственный раз, когда этот персонаж проявляет сентиментальность такого уровня. Зачем вообще было рыдать остается вопросом.
Теперь перейдем к Сесстри. Ее внешний облик автор описывает нам четыре раза глазами трех персонажей. И три описания из четырех подчеркивают ее опасность и сексуальность. Зачем так на этом акцентироваться – не понятно. Хотя автор в целом любит самоповторы, у него одна и та же мысль может звучать из уст разных персонажей по три-четыре раза.
Ну и Купер. Главный герой получился самым неинтересным во всей этой компании. Все что про него можно сказать – он полноватый мужичок из Нью-Йорка, который половину книги распускает нюни и подтупливает, а вторую половину книгу внезапно эволюционирует в крутого мужика и дерзит всем налево и направо. Он не вызывает сочувствия, а когда понимаешь, что его постоянно оберегает воля автора, пропадают и малейшие опасения за его судьбу.
Интересная задумка была с персонажами второго плана, которые являются реальными историческими личностями. По крайней мере было любопытно взглянуть на Клеопатру и Никсона под другим углом, вот только автор вставляет слишком много землян в свой сеттинг Мультиверсума, который не предполагает подобного из-за своих масштабов. В результате основная задумка громаднейшей метавселенной не работает, потому что все выглядит слишком местечковым, а насчет главного зла сильно сомневаешься, что оно может угрожать хотя бы целому миру, не говоря уже о Вселенной или Мультиверсе.
При этом есть второстепенные и третьестепенные персонажи, которые у автора получились интересными. Наверное, потому что им уделено не так много внимания. Образ главного зла сам по себе хорош, образ Теренс-де-Гиса получился забавным, образ Чезмаруль запоминается. Еще в романе есть неплохой почти детективный подсюжет с происходящим под Куполом. Как раз он содержит и интригу, и интересных персонажей.
Про язык повествования сказать можно только то, что он не представляет из себя ничего особенного. Хотя временами в тексте можно наткнуться на пассажи, в духе: «могучие мускулы его разума сжались в том смысле этого слова, что был недоступен пониманию смертных». Подобное мне, как простому смертному, видимо тоже недоступно пониманию, но такое встречается не часто.
В романе есть любопытные идеи. Есть живые персонажи. Но это все тонет под грудой самоповторов, картонных героев и весьма слабого сюжета, который в итоге даже не на все вопросы дает ответы. Более того, про часть проблем автор как будто забывает, и они так и остаются просто фоновым шумом.
Если кратко и максимально без спойлеров, то «Машина пробуждения» Дэвида Эдисона — это достаточно банальный роман о манхэттенском гее-попаданце, который при помощи новоприобретенных друзей и способностей начинает диктовать новому миру свои правила.
Мир же этот, судя по издательской аннотации, должен был стать краеугольным камнем всего романа и продвигать основной сюжет вперед. Но что-то в процессе не сошлось и Неоглашенград предстал пред нами наитипичнейшим мегаполисом из любой более менее свежей фэнтезийной книги. Да, есть площади. Да, есть высокие шпили. Да, есть городские ратуши. Но нет ничего действительно яркого, за что начитанный взор мог бы зацепиться.
Зато есть уйма псевдоисторических личностей из разных мест и временных отрезков. Почему же я сказала «псевдо»? Да потому, что от этих личностей остались одни лишь громкие имена, а вот их характеры и тонкости душевной организации оказались автору банально не под силу. От того и говорят они все одинаково, словно читают текст с одной бумажки. И им совершенно без разницы на различие в менталитете, на различие в социальных ролях и даже на различие языков в конце-то концов!
Главный герой же умудрился получиться ещё более поверхностным и безликим, чем все остальные персонажи. Он не вызывает положительных эмоций, ему не хочется сопереживать и за всю книгу у меня не появилось даже минимального желания ассоциировать его с собой. Он представлялся мне обычной картонной фигуркой, которую по своему желанию передвигал автор.
А еще он невероятно нагло ему подсуживал! Вот попадает Купер (имя глав.героя) в очередную безвыходную ситуацию и вместо того, чтобы задействовать все свои навыки и выбраться из заточения, нашему попаданцу просто везет:
— Взгляд упал под определенным углом и неожиданно обнаружилось то, что пропустили несколько групп профессионалов.
— В многомиллионном городе случайно натолкнулись на искомого человека.
— Необходимый предмет буквально сам прыгнул в руки.
И так продолжать можно до бесконечности. Выглядит это также, как и звучит, т.е. максимально фальшиво и ни капельки не правдоподобно. Единственное, ради чего вообще стоит читать эту книгу — это интрига, которую автор сумел таки правильно подать и развязка, своими идеями дающая хорошую пищу для размышлений.
Машина пробуждения дэвид эдисон
В Комнате не было ничего и никого, если не считать запаха заброшенности да маленькой женщины с треугольным личиком и облаком огненно-красных волос. Она носила тонкое платье, у которого когда-то даже был цвет, и ходила босиком. Ее пестрые глаза моргали, наблюдая за кинжалами солнечных лучей, пронзающими щели в оконных ставнях; один глаз был небесно-голубым, с желтыми точечками, беспорядочно разбросанными по удивительно узкой радужке, а второй – черным, с несколькими белыми пятнышками, начинавшими мерцать, когда она улыбалась. Шкура Пересмешника – это имя подходило ей не хуже любого другого из тех, какими она пользовалась. Черный глаз засверкал, когда она посмотрела на осыпающуюся лепнину по краям потолка. Из-под побелки начала сочиться густая влага, расплываясь по стенам темными разводами; Шкура Пересмешника улыбалась.
– Ну и ну, – произнесла она. – Стены плачут. Должно быть, вторник.
Шкура Пересмешника прошлась по комнате, и ее ступни нарисовали в пыли, густым слоем покрывавшей пол, нечто вроде защитного круга; женщина коснулась стены и нисколько не удивилась тому, что кожа осталась сухой.
– Слезкам нравится капать, верно? Но они никогда не остаются поиграть. Полагаю, это убило бы все впечатление. – Шкура Пересмешника вздохнула и провела бескровными пальцами по алым, как кровь, волосам. – Вы чрезмерно претенциозны, – заявила она рыдающим стенам.
Она поежилась, хотя ей не было ни холодно, ни страшно, и посмотрела на начерченный на полу круг, чей контур лишь незначительно нарушали отпечатки ее ног, – Шкура Пересмешника перемещалась на цыпочках, и шаг ее был почти невесом, да еще к тому же она действительно намеревалась создать именно этот круг, что каким-то образом и придавало ему реальности. Насколько она понимала, важнее всего было именно намерение.
За исключением вторников.
– Ну и ну, – произнесла она, вынимая откуда-то из-за спины чашечку. На ее дне исходил паром глоточек ярко-зеленого чая. – Не хочу я этого. И не в моих планах было, чтобы такое случилось, но оно произойдет, и мне придется стать его причиной. Придется его создать, ведь оно должно быть сотворено. Охохонюшки, в такие дни все-то идет наперекосяк. – Она выбросила крошечную чашку в окно.
Шкура Пересмешника размяла обнаженные руки, ощутив, насколько мягка ее плоть, и без какой-либо гордости или разочарования отметила их белизну; как и платье, когда-то они, пожалуй, тоже имели цвет. Взгляд ее привлекла красная, как коралл, ленточка, повязанная на лодыжке, – женщина оторвала ногу от пыльного пола и распрямила ее вверх перед лицом, разглядывая кусочек ткани. Хоть что-то яркое во всей комнате.
Да, ей нравилось это тело. И внешним видом, и уютом. Ей были по душе и кожа, и легкая стать; и волосы тоже, – впрочем, она почти всегда предпочитала именно этот цвет. Шкура Пересмешника кивнула, пропуская в пустую комнату самую толику самолюбия, – конечно, она только оттягивала неизбежное, но ей никогда не была свойственна приверженность к строгой дисциплине. Она еще раз кивнула: да, это тело нравилось ей по целому ряду причин, но в первую очередь потому, что оно казалось наиболее правильным. Будь она настоящей женщиной, скорее всего, примерно так бы и выглядела.
Заставив себя собраться с мыслями, Шкура Пересмешника расправила плечи, но тут же вновь позволила им опуститься, когда вгляделась в круг чистой пустоты, начерченный в пыли пустоты грязной. «Какая ирония», – подумала она, размышляя над тем, почему великие, меняющие мир и сотрясающие небеса создания, будь они прекрасными, или пугающими, или даже и теми и другими одновременно, столь часто возникают из ниоткуда, чтобы на исходе отпущенного им века вновь кануть в небытие. Да и сама она ничем от них не отличалась… Не то чтобы Шкура Пересмешника считала себя великой, но все же она была тем, чем была, и это что-то да значило. Но только временно. Однажды, спустя много-много дней, она утратит свою значимость и отправится в тот самый ужасный путь возвращения в пустоту.
Если уж начистоту, то сегодня она как раз и занималась чем-то подобным, разве что масштаб был невелик. Зато по сути своей трагедия была ровно той же. Ничто, сотворенное из ничего и на нем же начертанное. Непроизнесенные неслова, сплетающиеся в незаклинание, призывающее ничто в несуществующее место.
– Мне так жаль, – сказала она кругу и добавила к нему еще несколько линий, крутясь на кончиках пальцев, словно увечная балерина. – Мне очень жаль, незнакомец, что приходится вот так с тобой поступать. Ты не заслуживаешь такого вторника.
Она танцевала, миры смещались; или, что скорее, что-то проходило через миры. Нити были незримы и зов беззвучен, но где-то и как-то что-то немыслимым образом начинало свое движение. «Вот оно и приближается», – подумала Шкура Пересмешника и тут же подвергла сомнению использованное определение; если уж быть точной, то приближался человек, но беспощадный зов обращался с ним скорее как с вещью, нежели с одушевленным существом. Зов просто перемещал его. Тащил сквозь разделяющую миры необъятную пустоту, что была куда больше всех этих бесконечных миров, вместе взятых, всех юных вселенных, содержащих в себе свои собственные, непрерывно расширяющиеся бесконечности. Сквозь пустоту столь незначительную, что ее и заметить-то трудно. Шкура Пересмешника, точно пьяная, исполнила еще один пируэт, и кто-то шагнул оттуда – сюда. Кто-то, ничего не ведающий, невинный, а теперь еще и потерянный.
Потерянное – родина и владения Шкуры Пересмешника, а в столь отвратные дни еще и ее творение. Побочный продукт ее существования.
Свирепый взгляд разноцветных глаз и плотно стиснутые челюсти откровенно не вязались с легкими, причудливыми движениями, которые совершало ее тело; Шкура Пересмешника была личностью непростой, но никогда не позволяла себя сломить. Ее ничто не могло сломить. Впрочем, однажды, в тот самый первый вторник, она просто разбилась на куски.
Нет-нет, ее целостность и суть не пострадали. Она даже проявляла добродушие всякий раз, когда могла себе это позволить, и особенно близко к сердцу старалась держать судьбы всего потерянного во всех мирах: пропавших мужчин и женщин, затерянных королевств, планет и цивилизаций… или оброненных ленточек и заброшенных комнат. Шкура Пересмешника сдерживала бурный поток утрат, сопровождающих каждый полный трагизма виток спирали мультиверсума, сражаясь за любую мелочь, исчезновение которой могли бы оплакать разве что боги да стихии. Проницательный чуждый разум Шкуры Пересмешника ощутил, что эта комната рыдает горючими слезами, до соплей обиженная ее редкими предательствами. Эти стены оплакивали круг, прочерченный танцем в пыльной пустоте. Стены заходились в истошном вое, потому что они знали: Шкура Пересмешника никогда и ни при каких обстоятельствах не пожелала бы заставить хоть что-то пропасть. Исчезновение – вот что пробуждало ее ненависть, что было ее страстью, жертвоприношением и падением.
Машина пробуждения
Дэвид Эдисон
Бывший житель Нью-Йорка Купер оказывается в Неоглашенграде, городе кровожадных аристократов, замаскированных богов и богинь, бессмертных проституток и королев. Но сейчас это место переживает не лучшие времена: Врата Истинной Смерти рушатся, улицы наводняют Умирающие, и безумие, которое они разносят,…
Лучшая рецензия на книгу
2 октября 2020 г. 20:17
2 Зачем?
«This debut fantasy is a fever dream of vivid imagery and dark luscious prose, reminiscent of China Miéville in its byzantine, steampunk-influenced cityscape.» —Library Journal, starred review, on The Waking Engine
«Edison breaks some new ground here, and even when he’s in familiar territory, he finds his own way of exploring it. An impressive debut.» —Booklist on The Waking Engine
«Intensely descriptive and detailed, The Waking Engine will spur readers’ imaginations.» —RT Bookreviews
«Highly original, beautifully weird, deeply immersive, The Waking Engine is a storming debut and a fantasy guaranteed to trip you out.» —Adam Christopher, author of Empire State and The Burning Dark on The Waking Engine
«A novel of gigantic—nay, cosmic—ideas, brought down to earth by witty characters and a delightfully clueless everyman protagonist. Universal apocalypses don’t come any bigger, or more entertaining.»—Alex Bledsoe, author of The Hum and the Shiver on The Waking Engine
«David Edison makes his debut with a novel of great creativity and richness. There’s nothing small about this story, from its remarkable premise to its cast of splendidly mad characters and its complex, beautifully realized world. I can’t wait for the next volume.»—Delia Sherman, author of The Freedom Maze on The Waking Engine
Машина пробуждения дэвид эдисон
В Комнате не было ничего и никого, если не считать запаха заброшенности да маленькой женщины с треугольным личиком и облаком огненно-красных волос. Она носила тонкое платье, у которого когда-то даже был цвет, и ходила босиком. Ее пестрые глаза моргали, наблюдая за кинжалами солнечных лучей, пронзающими щели в оконных ставнях; один глаз был небесно-голубым, с желтыми точечками, беспорядочно разбросанными по удивительно узкой радужке, а второй – черным, с несколькими белыми пятнышками, начинавшими мерцать, когда она улыбалась. Шкура Пересмешника – это имя подходило ей не хуже любого другого из тех, какими она пользовалась. Черный глаз засверкал, когда она посмотрела на осыпающуюся лепнину по краям потолка. Из-под побелки начала сочиться густая влага, расплываясь по стенам темными разводами; Шкура Пересмешника улыбалась.
– Ну и ну, – произнесла она. – Стены плачут. Должно быть, вторник.
Шкура Пересмешника прошлась по комнате, и ее ступни нарисовали в пыли, густым слоем покрывавшей пол, нечто вроде защитного круга; женщина коснулась стены и нисколько не удивилась тому, что кожа осталась сухой.
– Слезкам нравится капать, верно? Но они никогда не остаются поиграть. Полагаю, это убило бы все впечатление. – Шкура Пересмешника вздохнула и провела бескровными пальцами по алым, как кровь, волосам. – Вы чрезмерно претенциозны, – заявила она рыдающим стенам.
Она поежилась, хотя ей не было ни холодно, ни страшно, и посмотрела на начерченный на полу круг, чей контур лишь незначительно нарушали отпечатки ее ног, – Шкура Пересмешника перемещалась на цыпочках, и шаг ее был почти невесом, да еще к тому же она действительно намеревалась создать именно этот круг, что каким-то образом и придавало ему реальности. Насколько она понимала, важнее всего было именно намерение.
За исключением вторников.
– Ну и ну, – произнесла она, вынимая откуда-то из-за спины чашечку. На ее дне исходил паром глоточек ярко-зеленого чая. – Не хочу я этого. И не в моих планах было, чтобы такое случилось, но оно произойдет, и мне придется стать его причиной. Придется его создать, ведь оно должно быть сотворено. Охохонюшки, в такие дни все-то идет наперекосяк. – Она выбросила крошечную чашку в окно.
Шкура Пересмешника размяла обнаженные руки, ощутив, насколько мягка ее плоть, и без какой-либо гордости или разочарования отметила их белизну; как и платье, когда-то они, пожалуй, тоже имели цвет. Взгляд ее привлекла красная, как коралл, ленточка, повязанная на лодыжке, – женщина оторвала ногу от пыльного пола и распрямила ее вверх перед лицом, разглядывая кусочек ткани. Хоть что-то яркое во всей комнате.
Да, ей нравилось это тело. И внешним видом, и уютом. Ей были по душе и кожа, и легкая стать; и волосы тоже, – впрочем, она почти всегда предпочитала именно этот цвет. Шкура Пересмешника кивнула, пропуская в пустую комнату самую толику самолюбия, – конечно, она только оттягивала неизбежное, но ей никогда не была свойственна приверженность к строгой дисциплине. Она еще раз кивнула: да, это тело нравилось ей по целому ряду причин, но в первую очередь потому, что оно казалось наиболее правильным. Будь она настоящей женщиной, скорее всего, примерно так бы и выглядела.
Заставив себя собраться с мыслями, Шкура Пересмешника расправила плечи, но тут же вновь позволила им опуститься, когда вгляделась в круг чистой пустоты, начерченный в пыли пустоты грязной. «Какая ирония», – подумала она, размышляя над тем, почему великие, меняющие мир и сотрясающие небеса создания, будь они прекрасными, или пугающими, или даже и теми и другими одновременно, столь часто возникают из ниоткуда, чтобы на исходе отпущенного им века вновь кануть в небытие. Да и сама она ничем от них не отличалась… Не то чтобы Шкура Пересмешника считала себя великой, но все же она была тем, чем была, и это что-то да значило. Но только временно. Однажды, спустя много-много дней, она утратит свою значимость и отправится в тот самый ужасный путь возвращения в пустоту.
Если уж начистоту, то сегодня она как раз и занималась чем-то подобным, разве что масштаб был невелик. Зато по сути своей трагедия была ровно той же. Ничто, сотворенное из ничего и на нем же начертанное. Непроизнесенные неслова, сплетающиеся в незаклинание, призывающее ничто в несуществующее место.
– Мне так жаль, – сказала она кругу и добавила к нему еще несколько линий, крутясь на кончиках пальцев, словно увечная балерина. – Мне очень жаль, незнакомец, что приходится вот так с тобой поступать. Ты не заслуживаешь такого вторника.
Она танцевала, миры смещались; или, что скорее, что-то проходило через миры. Нити были незримы и зов беззвучен, но где-то и как-то что-то немыслимым образом начинало свое движение. «Вот оно и приближается», – подумала Шкура Пересмешника и тут же подвергла сомнению использованное определение; если уж быть точной, то приближался человек, но беспощадный зов обращался с ним скорее как с вещью, нежели с одушевленным существом. Зов просто