щепкинское или щукинское что лучше
В какой театральный институт лучше всего поступать?
Да-да, вопрос звучит именно так: «в какой театральный институт лучше всего поступать»? Хотя он и не совсем корректен (в чем Вы убедитесь далее), но я поделюсь некоторыми своими наблюдениями по данному поводу.
Во-вторых, существуют некоторые общие стандарты, скажем так.
Все дело еще в том, что в Щукинском и Щепкинском училище по-прежнему сохраняется весьма сильная связь (преемственность) актерских и педагогических поколений, а именно, там преподают те люди, которые ранее закончили этот же вуз. В этом есть не только плюс, но и минус, кстати, ибо отсутствие стороннего взгляда на творчество, равно как и отсутствие педагогов других театральных школ и направлений в системе тамошней педагогики, создают, скажем так, условия одной и той же температуры. Ну, или один и тот же творческий оазис. «Перемен мы ждем, перемен» (Виктор Цой). Впрочем, плюсов в такой ситуации все же больше.
Школа-студия «МХАТ» в смысле разнообразия творческих мастерских стала почти аналогом ГИТИСа. Ибо такого многообразия кафедр и факультетов, наверно, нет ни у кого. Основу педагогического состава актерского факультета составляют «свои» (выпускники Школы-студии МХАТ ). Однако, я полагаю (и это не только мое мнение), что уровень актерской подготовки в этом вузе – крайне неровен. Да, там есть свои «мастодонты», к коим очередь в пол-Москвы, но есть и люди… не то, чтобы случайные, но значительно уступающие «старшему поколению».
Про ГИТИС хочу сказать вот что. Уровень подготовки на актерском факультете ГИТИСа – низкий. И я говорю так, хотя и безумно люблю ГИТИС! Когда я учился (а я учился на режиссерском, в актерско-режиссерской группе) – мы даже не ходили на их спектакли. Да и зачем нам было это, когда тут же, на втором этаже (именно там располагается режиссерский факультет) – можно было увидеть блестящие работы Сергея Женовача, а в другом конце коридора – показывали «кудряши» (студенты профессора Олега Львовича Кудряшова), тут же – зал, где репетировали и показывали свои работы «захаровцы» (ведомые Марком Захаровым, легендарным режиссером Ленкома). Да и не только они!
Поэтому уровень режиссерского факультета ГИТИСа в последние годы упал, и сильно. А жаль.
Однако, если Вы хотите поступать в ГИТИС на актерский – поступайте лучше на режиссерский факультет (в актерско-режиссерскую группу) – в любом случае, уровень подготовки там будет выше, чем в среднем, на актерском факультете.
По актерскому образованию, предоставляемому во ВГИКе, ничего особенного сказать не могу, сталкивался с «тамошними актерами» довольно редко, но судя по тому, что видел или слышал – подготовлены «вгиковцы» довольно средне. Впрочем, «за всю Одессу» говорить не берусь, возможно, просто мне не попадались их лучшие актерские кадры. Но режиссеры ВГИКа это что-то. Да простят меня сейчас люди, учащиеся во ВГИКе на режиссерском…
Но я просто знаю, о чем говорю. Да, они умеют СНИМАТЬ, но делать хотя бы элементарный разбор драматургического материала – для них почти непосильная задача. Говорю так потому, что режиссеры ВГИК проходили у нас практику – на первом курсе. Господи, как они разбирали! Я, тогда еще неоперившийся студент, уже знал на первом курсе то, что они не знали на четвертом!
Конечно, мир не стоит на месте. Что-то наверно там меняется. Но мой довольно продолжительный опыт сотрудничества с режиссерами из ВГИКа – оставил удручающее впечатление.
Насчет актерского образования Института русского театра и МГУКИ – сам не сталкивался, но отзывы о них не самые лучшие.
Надеюсь, в данной статье я рассказал, в какой театральный вуз лучше всего поступать. Конечно, это неполная картина, она совсем не освещает ситуацию в регионах. Но это, по крайней мере, лучше, чем ничего. Возможно, в чем-то мои советы Вам помогут.
Если Вы хотите подготовить классную программу для РЕАЛЬНОГО поступления в театральный вуз — с опытными педагогами — то Вам — к нам, в Москву.
Но даже если Вы живете в другом городе — Вы сможете связаться с нами по Интернет — и мы Вам, без сомнения, поможем.
Рейтинг театральных вузов
Накануне вступительных экзаменов OPENSPACE.RU решил выяснить, чем отличаются друг от друга московские театральные вузы и какой из них круче
© В. Богданов / РИА Новости
Абитуриенты подслушивают у дверей во время вступительных экзаменов в Государственном институте театрального искусства имени Анатолия Луначарского (ГИТИС), 1979 год
Читать!
(и даже в один нетеатральный ВГИК). Большинству неважно куда — лишь бы взяли. Среднестатистический абитуриент понятия не имеет о том, куда он поступает и чем одна школа отличается от другой. Поэтому, уже стоя под заветной дверью, делятся слухами, более или менее фантастическими. Больше всего мифов на тему того, в каком вузе на что смотрят. В цене любые подробности: «все зависит от типажа»; «во ВГИК могут взять даже 25-летних, а в театральные вузы берут молоденьких»; «во МХАТе нужны мальчики»; «ГИТИС и Щука — школы более игровые»; «Щука похожа на цирк: здесь нужно выкинуть какой-нибудь номер»; «а ГИТИС как большая психбольница»; «во МХАТ в этом году набирает Рыжаков: ходят слухи, что на прослушивании мальчишек просят читать рэп».
В Щепке, как утверждают, приветствуется определенный типаж: статные русские парни богатырского телосложения и благовоспитанные девицы с косой и высоким голосом. Студентка актерско-режиссерского курса ГИТИСа рассказывает, что в период учебы в Щепке играла одних только бабушек с Урала, потому что щепкинская школа ориентирована на амплуа и внешность решает все. Студенты Школы-студии МХАТ полагают, что в ГИТИСе легче получить скидку на фактуру: «Во МХАТе меня никогда, ни разу не просили предъявить характерность, а в ГИТИСе мне сразу сказали: “Почитай как пьяная”». А сами гитисовцы говорят обратное: «У нас педагоги не подгоняют тебя под готовую схему, а пытаются разглядеть твою индивидуальность и идти от нее. В ГИТИСе смотрят на твой внутренний мир, а в Щуке — на внешность». Про то, какую именно внешность ценят в Щуке, показания расходятся с точностью до наоборот. Кто говорит, что сюда берут однотипных красавцев и красавиц, из года в год одних и тех же: высоких, темноволосых и «героичных». А кто — что в Щуке любят смешных, чудных, этаких дурачков, и чем моложе, тем лучше. Ректор Щукинского училища Евгений Князев уверяет: «Бывает, к нам поступают те, которые не проходят никуда: роста маленького и голос не такой — а мы находим в них какую-то индивидуальность».
© Сергей Пятаков / РИА Новости
В здании Всероссийского государственного университета кинематографии имени С.А. Герасимова (ВГИК)
Школа-студия МХАТ — вуз, наиболее открытый новым веяниям. Студенты тут чувствуют себя на хорошем счету, уверенно говорят о своих перспективах и легко идут на сравнение с другими театральными школами: «В Щуке больше внимания уделяют движению, но там у студентов слишком много свободного времени: актеры учатся полтора часа в день — это на третьем-то курсе! А у нас свободной минуты нет. Занятия по мастерству проходят два раза в день, утром и вечером, иногда приходится готовить по два этюда сразу. А в ГИТИСе занятия мастерством три раза в неделю — ну как это может быть?»
На первом курсе помимо классического репертуара (Достоевского, Островского) актеры пробуют силы в эстетике артхаусного и документального театра: «В Школе-студии ориентируют не на конкретный тип театра, а на разработку собственной темы: у актера должно быть что-то за душой, чем он может поделиться. Много времени уделяется общению, разговорам о смысле, формированию человеческой и гражданской позиции, потому что, если человеку нечего сказать, на него интересно смотреть две секунды». Здесь охотно привлекают к работе выпускников, и поэтому много молодых преподавателей. По инициативе Виктора Рыжакова, набирающего следующий курс, актерский факультет рекомендовал своим абитуриентам включить в программу для прослушивания пару десятков современных авторов, в числе которых: Захар Прилепин, Борис Рыжий, Вера Полозкова, Виктор Пелевин, Владимир Маканин, Владимир Сорокин, Евгений Гришковец, Иван Вырыпаев, Людмила Улицкая, Михаил Елизаров, Михаил Шишкин, Ольга Седакова, Ольга Славникова. Но при всей радикальности некоторых нововведений Школы-студии в ее стенах, по-видимому, соблюдается определенный дресс-код, оговоренный в местном объявлении: «В шортах и пляжной обуви вход в Школу-студию категорически воспрещен».
© Сергей Пятаков / РИА Новости
Студенты Высшего театрального училища им. М.С. Щепкина во время репетиции
Щепкинское училище лидирует в первую очередь в обеспечении безопасности. На вахте ГИТИСа я набрала номер деканата актерского факультета, представилась, и меня сразу пропустили. В Щуке охранник сам вызвался вылавливать мне актеров в толпе абитуриентов. А охрану Школы-студии МХАТ я и вовсе миновала незамеченной. Щепкинское училище было первой (и, признаться, единственной) школой, в которой с меня потребовали официальное письмо на имя ректора и служебный пропуск, удостоверяющий право задавать вопросы студентам и абитуриентам Высшего театрального училища (института) им. М.С. Щепкина при Государственном академическом Малом театре России. Это была первая традиция, с которой я столкнулась, едва переступив порог старейшей театральной школы.
От новых веяний студентов тут охраняют примерно так же рьяно. Воспитывают в духе патриотизма. Щепкинцы в разговоре
Читать!
со мной не стеснялись пафоса и возвышенных слов: Щепка хранит классические традиции, а традиции — это хорошо; классику уловить сложнее, чем современность; театр всегда был отражением социальной жизни; ставить пьесы нужно как написано; театр должен отсеивать пошлость; любое действие должно быть психологически оправданно; все должно быть по-настоящему, как в жизни. Спрашиваю: «Какой спектакль из последних понравился, запомнился? В каком театре?» — «В Малом. Последний потрясающий спектакль — “Пиковая дама”… Не помню, чья постановка».
Изредка встречаются критические нотки. Но, начав выражать некие сомнения, словно спохватившись, студент идет на попятную. «Какой театр вам нравится?» — «Театр Пушкина при Писареве, Ленком». — «А Малый?» — «Малый мне тоже нравится, но… У Малого театра нет такой задачи — идти в ногу со временем, предъявлять современного героя. А ведь можно, наверное, ставить тот же классический репертуар, но выбирать его исходя из того, что диктует сегодняшний день». — «Спорите об этом с педагогами?» — «Об этом не спорим. Я не считаю себя вправе: я студент, я учусь».
У здания Театрального института им. Бориса Щукина
В отличие от Школы-студии МХАТ и ГИТИСа, где у каждого мастера, набирающего курс, фактически своя школа, студент Щукинского училища за время учебы проходит через руки всех педагогов. «В Щуку идут чрезвычайно позитивные люди и необычные в этом смысле, — флегматично, без тени улыбки отвечает на мой вопрос о специфике вахтанговской школы студент, выловленный любезным охранником. — Если есть настрой на глубокую, сверхчеловеческую драму…» — «То куда?» — «Куда угодно, только не в Щуку. Новую драму и другие экспериментальные проекты в Щуке знают и любят, но новая драма новой драме рознь: для кого-то новая драма — это Прилепин, а для кого-то — Гауптман. У нас в программе тоже есть современные произведения, но нужно иметь определенное чувство такта, чтобы не пошлить на сцене, искать грубости какие-то мягкие эквиваленты».
Задаю тот же вопрос Римасу Туминасу, открывшему в этом году студию при театре Вахтангова, и слышу в ответ стандартное: «Школа Вахтангова, школа Щукинского училища — это, прежде всего, поиск выразительности, поиск праздника театрального действа и, в конце концов, утверждение праздника жизни. Но сегодня различия актерских школ уже стерлись. Сегодня многое зависит не от школы даже, а от мастерской, от индивидуальности мастера. И сегодня недостаточно быть хорошо обученным и талантливым студентом — нужно еще быть художником. Главное — это человеческая позиция. Я уверен, что люди уже рождаются с темой. И надо помочь актеру прислушаться к его теме, развить ее, помочь человеку стать творческой личностью».
© Александр Куров / ИТАР-ТАСС
Занятия по хореографии в школе-студии МХАТ
Если актеры Щуки уже студентами начинают выходить на сцену театра имени Вахтангова, студенты Щепки — на сцену Малого театра, а студенты Школы-студии — на сцену МХАТ, то ГИТИС не приписан ни к какому конкретному театру, который так или иначе определял бы его магистральное направление. В ГИТИСе нет единой школы, а граница проходит между факультетами и факультетскими мастерскими, каждую из которых возглавляет режиссер или художественный руководитель крупного московского театра. Актеров готовят на актерском и режиссерском факультетах. В Школе-студии и в Щуке тоже время от времени набирают актерско-режиссерские курсы, но только в ГИТИСе совместное обучение актеров и режиссеров происходит на постоянной основе. Актер с режиссерского факультета готовит этюды и отрывки не только и не столько с преподавателями, сколько с режиссерами-сокурсниками, в то время как студенты остальных вузов делают свои отрывки самостоятельно либо под руководством педагогов. В первом случае имеешь дело с неопытными, но разными режиссерами, в остальных — с профессионалами, которые точно знают, как надо; у каждой позиции свои плюсы и свои минусы: кому-то дороже атмосфера поиска, кому-то — мастерство. И так во всем. То, что кажется плюсом для одних, является минусом для других.
ГИТИС славится своими актерско-режиссерскими мастерскими, учиться на режиссерском факультете считается более почетным, но вот студенты одной из самых престижных мастерских жалуются своим коллегам, что их много учат режиссуре и мало развивают как актеров; то есть учат хорошо, но мало. Кудряшовцы — единственная мастерская с музыкальным уклоном: поэтому на прослушивании интересуются наличием музыкального образования или хотя бы слуха. «Хейфецы» больше работают с современной драматургией, а у «женовачей» уже целый год на повестке дня — Чехов.
© Сергей Пятаков / РИА Новости
Здание учебного театра ГИТИС
Предлагаю студентам актерского факультета сравнить ГИТИС с другими театральными вузами. Актер мастерской Бородина: «В Щуке больше работают над образом, идут от внешней выразительности к внутреннему оправданию, а в ГИТИСе начинают с того, что раскрывают себя: я в предлагаемых обстоятельствах. В Щепке время остановилось — в костюмах ходят. А в Школе-студии МХАТ “каша” в хорошем смысле: есть разные мастерские, разные преподаватели и разные направления. У мхатовцев хорошие спектакли, но нас учат тоньше: лучше проще, но по-настоящему. У них очень экспрессивная внешняя игра, она и внутренне оправданна, но они форсируют выразительность; а у нас, пока внутри не родится, не накопится, резких движений не позволяют. Но в ГИТИСе по сравнению со Школой-студией не хватает дисциплины».
Есть, конечно, и объективные критерии, такие, как конкурс, например. Так, в 2011 году количество абитуриентов, подавших документы после отборочных туров, составило: в Щепкинском училище — 71 человек на 27 бюджетных мест, в Щукинском училище — 116 человек на 30 мест, в РАТИ/ГИТИСе на актерский факультет — 60 человек на 17 бюджетных мест, в Школе-студии МХАТ — 68 человек на 23 бюджетных места. Однако даже в этом показателе возможна арифметическая погрешность. Во-первых, как мы уже говорили, все поступают всюду. С другой стороны, одна школа старается допустить к конкурсу как можно меньше народу, а другая, может быть, предпочитает нагнетать атмосферу соревновательности. Наконец, сам соискатель в случае успешного прохождения отборочных туров в
Читать!
несколько вузов одновременно при выборе между ними может ориентироваться не на репутацию школы, а на личность мастера, набирающего курс в этом именно году, или какие-нибудь другие субъективные факторы. Или такой показатель, как востребованность театрами. Из 16 выпускников актерского факультета Школы-студии МХАТ образца 2011 года на сегодняшний день в театр поступили 15 (93,7%); из двух актерских курсов Щуки (54 человека: 35 плюс 19) по специальности работают 49 (90,5%). Щепкинское училище держит эту статистику в секрете, а в ГИТИСе таковая и вовсе не ведется.
В конечном счете, все студенты довольны той школой, в которую попали, независимо от того, куда стремились поступить. И тем, кто идет по их стопам, советуют, в принципе, одно и то же: быть самим собой. Не подстраиваться, не пытаться понравиться — все равно не угадаешь и на всех не угодишь. В любом случае, если ты талантлив — тебя заметят.
Исповедь провалившейся
Каждый год в одно и то же время молодежь, жаждущая творчества, славы и денег, выходит на охоту. Задача — найти и выучить подходящий материал, выдержать многочасовые очереди, понравиться мастеру. Способы — от банальной игры на гитаре до использования стен и собственной головы в качестве ударных. Препятствия — возражения благоразумных родителей, огромная конкуренция среди себе подобных. Цель — обладание студенческим билетом театрального вуза. Попытаться его получить решилась и корреспондент «РР»
Высшее театральное училище имени Михаила Щепкина. Не играй
Жара. Вооруженная гитарой, в летящем платье нежно-желтого цвета до колена, с косой и в туфлях-лодочках (примерно так советовали одеваться в Сети) я добралась до «Щепки». О программе особо не беспокоилась: благодаря журфаку учить специально ничего не пришлось — по моим подсчетам, стихов-басен-отрывков из прозы должно было хватить.
Уверенность испарилась при виде огромной толпы прорывавшихся через проходную. Особенно рьяно стремилась вперед блондинка в платье, расшитом бесчисленными пайетками. Но охранники и женщина, вызывающая десятки (слушают обычно по десять человек), были непреклонны. Ни наглость, ни пайетки тут не помогают.
Наконец меня и еще девятерых заводят внутрь. Теперь своей очереди мы ждем во внутреннем дворике: кто-то судорожно доучивает, кто-то поет, кто-то общается. Знакомлюсь с соседками по лавочке. Таня и Юля пробуют свои силы впервые:
— Мы учимся в вузах, у нас есть мальчики. Словом, вроде бы все хорошо. Но мечту-то никто не отменял. Все равно ничего не теряем, вот и решили попытать счастья.
Юля — симпатичная блондинка. Светлые глаза, светлые волосы. Мышка серая. А вот Таня — синие глаза, черные волосы, осанка. Модель. Но Тане уже двадцать три. А значит, ее шансы почти что равны нулю.
Приемная комиссия из нескольких человек (во главе — сама Ольга Соломина) — редкость для отборочного тура, обычно будущих студентов оценивает один педагог.
Сначала выходит девочка. Она уже учится в МГУКИ, но хочет поступить в более престижный вуз. Ее отшивают очень быстро: переучивать студента другого вуза, а еще и не входящего в «золотую пятерку», мало кто возьмется.
Следом восемнадцатилетний паренек, невысокий, темноволосый и кучерявый.
Читает Есенина, потом Лермонтова… В конце опускается перед комиссией на одно колено.
— Не играй, — одергивает его Соломина. — Кто с тобой занимался?
Комиссия выдергивает из толпы одну из девушек: «Потанцуй с ним».
Очевидно, что барышня занималась танцами — хоть танго, хоть цыганочку.
— Да она тебя перетанцевала! Эх ты! — заключает Соломина.
Следующей выступающей оказывается та самая девушка.
— Что это у тебя тут написано? Что за «Две полочки»? — кивает Соломина в сторону анкеты абитуриентки.
— Это не «полочки», это «палочки»! Ресторан так называется, я там работала, — объясняет девушка, которая, как оказалось, приехала покорять столицу из Биробиджана.
— Так и надо писать! Что за палочки-полочки! — от прослушивающего тебя педагога можно ждать всего — и похвалы, и грубости. — Ну ладно, читай!
Ножкой топнуть, Пушкина хлопнуть, что-то народное затянуть — и девушка проходит дальше. Как большая часть абитуриентов, я не в курсе: только что нам продемонстрировали идеальный набор для поступления в «Щепку» на курс Соломиных — разве что сарафана и косы не хватало.
— Мы с Кариной знакомы, — рассказывает Таня с лавочки про эту девушку. — Она года три в ГИТИСе вроде отучилась, но на платном. По ночам официанткой работает… А как выглядит!
Театральный институт имени Бориса Щукина. Пайетки не помогут
До «Щуки» Таня и Юля идут босиком — сил на шпильки уже нет, но на поступление — резерв есть всегда.
На лавочке перед «Щукой» — старая знакомая, та самая блондинка-пайетка, успевшая пролететь в других вузах, что почему-то не кажется удивительным. Она сообщает, что записаться в «Щуку» сегодня мы уже не успеем. Попытки договориться с теми, кто ведет заветный список, успеха не приносят.
Отправляемся к метро. На прощание обмениваемся телефонами:
— Ну, в каждой из нас что-то есть, нас должны где-нибудь взять, — мечтает Катя.
На следующий день мы встречаемся во дворике ГИТИСа. Девчонки не только заняли очередь и записали нас всех, но и разбудили меня утром: в рядах поступающих в театралку на удивление нет явной конкуренции — все готовы помогать всем и радоваться за каждого прошедшего дальше. Из десятки дальше не пропускают никого, а в коридорах ходит шепот: «Курс давно набран». Что, впрочем, неудивительно в последний день.
Отправляемся в Школу-студию МХАТ.
Школа-студия МХАТ. Условно-годный талант
Там мы успеваем записаться в последнюю десятку. С нами — единственный мальчик Саша, рыжий, конопатый, худой и безмерно стесняющийся. Настолько, что он забывает зайти в кабинет, его заводят последним. Выясняется, что он три года отучился в Пермском институте культуры и искусств на актерском и теперь пробуется в Москве. Так же просто, как и про свое образование (а интернет рекомендует молчать не то что про образование, а и про занятия в театральных студиях), Саша рассказывает о том, что прошел еще и на третий тур в «Щепке». Но вот Саша начинает читать «Теркина», и педагог чуть не проглатывает сигарету.
— Может, водички? — предлагает он абитуриенту?
— Не, — машет рукой «Теркин» и переходит на Гоголя.
— А с армией что? — интересуется педагог после.
— Я… это… условно годен, — Саша снова начинает смущаться.
— Всем спасибо, — этот итог прослушивания удивляет всех. Саша заметно расстраивается и порывисто разворачивается в стону выхода.
— А ты стой, с тобой отдельный разговор…
На входе в школу-студию знакомлюсь с еще одним пареньком. Дима поступает уже в третий раз: дважды проваливался, забил, поступил на журфак…
— А тут, представляешь, скайп-тур объявили. Я серьезно не отнесся, записался, включился — а там сам Брусникин сидит! На третий тур вот пустил. А ты московская? — Дима поправляет свою огромную сумку.
— Эх, где бы мне эту ночь переночевать.
Нужно ли актрисе быть умной
Чтобы разобраться, в чем секрет поступления, обращаюсь к экспертам — тем, кто поступил сам, принимал и готовил других. Нахожу в Сети контакты актера, режиссера и педагога, якобы подготовившего многих поступивших. Якобы занимается он не со всеми, но коли возьмется — шанс уже есть. Якобы — потому что, например, известный педагог из «Щуки» сказала мне, что ничего о нем не слышала — а театральный мир тесный, и все друг друга знают. Но это выяснится позже, а пока я волнуюсь, отправляясь на встречу.
— Ну, в последний день ходить бесполезно, — успокаивает меня интернет-гуру. — Курсы обычно набираются в апреле-мае, в последние дни уже трудно. Нет, конечно, если ты Комиссаржевская или Ермолова, тебя возьмут и в последний день. Но Комиссаржевские встречаются редко…
Мое чтение педагог оценивает на «четверочку». И выносит приговор. Даже не один, а сразу несколько:
— Я бы тоже тебя сейчас не взял. Репертуар неудачный, ты не раскрываешься. Ты очень необычная, надо будет искать «своего» режиссера. И худеть. Килограмм на десять.
Во дает! Это с моими-то 42–44! Но педагог неумолим:
— И учти, что через год тебе будет двадцать один — возраст, критический для поступления. Шансов очень мало. Если и пойдешь, то на «коммерцию»: конкуренция велика, предпочитают брать тех, кому шестнадцать и семнадцать — из них можно вылепить все, что захочется. Из тебя уже не получится.
Поищи другой репертуар и приходи осенью, я еще раз на тебя посмотрю и подумаю. А на режиссерский ты поступить не хочешь? Все-таки для актрисы ты слишком умная.
Лев Додин, режиссер, педагог, завкафедрой режиссуры в Санкт-Петербургской академии театрального искусства, наоборот, считает, что актер должен быть умным. Об этом он говорил участникам Девятой Летней театральной школы СТД России на своем мастер-классе:
— В годы моего учения даже на приемных экзаменах говорили: дурак, но одаренный. Я этого не понимаю. Для меня неотъемлемая составляющая личности — интеллект. Одаренный дурак останется дураком. Глупость победит любую одаренность.
Правда, глупость не обязательно безнадежна, считает мэтр. Можно сделать над собой усилие и поумнеть. Додин вспоминает, как к нему на консультацию пришла чемпионка СССР по плаванию.
— Платье, прическа, как носили в 1990-е, с сильным украинским говорком. Мне не нужен пловец на курсе, это не институт физкультуры. Но раз человек стал чемпионом, то умеет работать. Спрашиваю, где была. Оказывается, полмира объехала. Что видела? Почти ничего. Из гостиницы в аэропорт — и все. Я ей говорю: «Приходите через два дня, через пять даже, смените прическу, сделайте что-нибудь человеческое — как для мамы, наденьте простое платье, не вечернее, прочитайте другие стихи». Через пять дней приходит ко мне совсем другой человек и читает прекрасные стихи. Конечно, возникает интерес. Так на курсе появляется студентка, которая заканчивает обучение одной из лучших. Не буду называть имени, но сегодня это одна из интеллигентнейших и образованнейших дам, которых я знаю, мы до сих пор дружим.
Актриса Ксения Орлова, лауреат «Золотой маски» 2015 года в номинации «Лучшая женская роль», долго не могла понять, чего от нее хотят преподаватели.
— Сначала я училась в Санкт-Петербургском институте культуры, который в народе еще «Кульком» называют. Проучилась там год и решила перепоступать. Сначала пошла в питерскую Академию театрального искусства — и сразу пролетела как профнепригодная. Мне сказали, что это — «ну вот вообще все». А я там читала программу, которую мы в «Кульке» готовили, Кольцова, например. И я так разозлилась! Стала копаться, в итоге выбрала что-то из Бродского, из Высоцкого, «Легкое дыхание» Бунина — и в ГИТИСе стала как-то легко-легко проходить.
И снова Театральный институт имени Бориса Щукина. Не детский сад
В Щукинском училище иногородние записываются за четыре часа до начала самого прослушивания. Я слегка опаздываю, но добрый охранник пропускает.
На записи знакомимся с Яной из Волгограда. Яне девятнадцать, она учится на социокультурном сервисе и туризме и пытается поступить во второй раз. Ни режиссерский, ни любой другой факультеты Яна в расчет не берет: хочет только на актерский.
— Вообще в «Щуке» классные ребята учатся, — рассказывает Яна. — Я в прошлом году поступала — один парень пришел в бриджах и сланцах, так студент со списками отдал ему свои штаны и ботинки на прослушивание!
На лавочке перед входом в вуз постепенно собираются абитуриенты. Мое внимание привлекает семья с Украины — родители приехали вместе с дочкой:
— Я для поддержки, а муж в Москве учился, все знает. Пока мы тут, он ходил записывать дочку в ГИТИС.
— А вы не против обучения ребенка в театральном вузе?
— Знаете, сначала были против. Но она закончила колледж, вроде получается, нравится, чего препятствовать?
Не останавливает родителей и то, что дочке, так как она не гражданка России, придется учиться за плату. Пока она, кстати, оправдывает доверие родителей: хотя в «Щепке» она слетела с перетура, но в «Щуку» на второй тур прошла.
— Кто хочет поступить, шаг вперед! — студенты «Щуки», которые заводят внутрь, и вправду оказываются доброжелательными и готовыми помочь.
Одному из поступающих двадцать два, он бросил МАИ и теперь штурмует творческие вузы:
— Как-то несерьезно вы к своей судьбе относитесь, — комментирует педагог.
Все говорят: «Спасибо». Спасибо — это ничего. Яна из Волгограда тянет меня к ребятам-студентам. Те все понимают и проводят нас в последнюю десятку к другому педагогу. Судьба мне улыбается, но как-то странно: вместе с педагогом нас будет слушать студент, один взгляд на которого заставляет мое сердце биться чаще. Короче, надо знакомиться. Я совсем забываю про свою задачу и выхожу читать первой (обычно в начале и в конце абитуриенты стараются не читать). Итак, набор для чтения: «Болтунья» Агнии Барто, отрывок из чеховской «Невесты», старые басни Крылова и новые Маленко. И энное количество стихотворений, одно из которых, Рождественского, было подслушано на поступлении в «Щепке».
— Что болтунья Лида, мол, — это Вовка выдумал!
— Девушка, вам сколько лет? — прерывает меня педагог.
— Двадцать, — не моргнув глазом вру я, скрывая почти криминальный для театрального двадцать один.
— Ну и читайте что-нибудь серьезное, а не детский сад.
Я смотрю на принца-студента. На помощь приходит Рождественский — спасибо Тане с синими глазами, так и не поступившей в «Щепку».
— Я в глазах твоих утону, можно?
Красавец не реагирует.
— Ведь в глазах твоих утонуть — счастье.
— Подойду и скажу: «Здравствуй, я люблю тебя!»
И тут со мной что-то случается. Видимо, в приемные комиссии надо сажать красавчиков: голос сам собой то срывается, то переходит в шепот, то выдает совсем странные интонации — но главное, принц начинает краснеть и бледнеть:
— Это сложно… Нет, не сложно, а трудно. Очень трудно любить, веришь? Подойду я к обрыву крутому, стану падать, поймать успеешь?
Реагирует не только принц, но и сидящий рядом педагог:
— Я прерву ваш интим. Извините, но прозу можно?
И тут мне начинает казаться, что я не стихи читала, а разгружала вагоны — какой там Маленко, какой там Крылов? Простите меня и вы, Антон Павлович, — вся остальная программа безнадежно завалена.
Вместе со своей десяткой выхожу за дверь. Ожидание длится бесконечно.
Наконец из-за дверей появляется тот самый принц с результатами. Он ничего не говорит, просто разводит руками и быстро убегает.
Похоже, жертва с чтением Рождественского была напрасной — лучше бы читала Лорку. Или Бродского — хотя бы за умную сошла.
Впрочем, гуру из интернета говорил, что это лишнее.