шекспир лучшие переводы на русский язык
Переводы Шекспира
Сонеты Шекспира не могли не привлекать русских поэтов. Ведь в них выражены лучшие и самые сильные человеческие чувства: любовь во всех её проявлениях, духовные полёты и низменные страсти, философские размышления и поиски себя. Это блестящая поэзия и сейчас привлекает к себе внимание. И сейчас находятся поэты, переводящие великолепные стихи, написанные четыреста лет назад. Эти стихи читают и любят сегодня.
СОНЕТ — лирическое стихотворение, состоящее из четырнадцати стихов, построенных и расположенных в особом порядке. Строгая форма, требующая исполнения многих условий. Пишется сонет преимущественно ямбом — пятистопным или шестистопным; реже употребляется четырехстопный ямб.
14 стихов сонета группируются в два четверостишия и в два трехстишия (терцета). В двух четверостишиях, — в первой половине сонета, — как общее правило, должны быть две рифмы: одна женская, другая мужская. В двух трехстишиях второй половины сонета другие рифмы, которых может быть и две, и три.
Сонет – стихотворная форма, где глубокий смысл заключён в вопросах жизни, желаемого, но недостигаемого счастья.
Из всех русских переводов явно выделяется перевод Пастернака, многие называют его гениальным. Ни один русский перевод невозможно поставить с ним рядом, настолько он точен, прост и одновременно мощен. Пастернак по своему поэтическому таланту и переводческому мастерству в неизмеримой степени превосходит всех остальных русских переводчиков. Перевод Пастернака сам по себе есть большое поэтическое произведение, цельное и прочувствованное от начала до конца.
Что же касается перевода Самуила Маршака, то нужно отметить существенные различия в сравнении с оригиналом Шекспира. Об сравнительном анализе переводов Пастернака и Маршака есть интересная часть эссе у Юрия Карабчиевского.
В 1969 году появилась статьи Н. Автономовой и М. Гаспарова «Сонеты Шекспира—переводы Маршака». Подчеркнув огромное значение переводов, исследователи пишут: «Спокойный, величественный, уравновешенный и мудрый поэт русских сонетов отличается от неистового, неистощимого, блистательного и страстного поэта английских сонетов… Сонеты Шекспира в переводах Маршака – это перевод не только с языка на язык, но и со стиля на стиль».
Но есть много других работ, связанных с переводами сонетов.
Сонет 66 отличается от всех других и совершенно особенным синтаксическим строем. Он состоит всего из двух предложений, в которых перед нами предстает вся жизнь шекспировского героя. Сонет написан от первого лица, что еще больше усиливает трагическое настроение героя.
На перевод этого сонета Борисом Пастернаком Дмитрий Шостакович написал музыку.
Подстрочник перевода 66 сонета
И совершенству ложный приговор,
И девственность, поруганную грубо,
И неуместной почести позор,
И мощь в плену у немощи беззубой,
И прямоту, что глупостью слывет,
И глупость в маске мудреца, пророка,
И вдохновения зажатый рот,
И праведность на службе у порока.
Все мерзостно, что вижу я вокруг.
Но как тебя покинуть, милый друг?!
Перевод Бориса ПАСТЕРНАКА.
Измучась всем, я умереть хочу.
Тоска смотреть, как мается бедняк,
И как шутя живётся богачу,
И доверять, и попадать впросак,
И наблюдать, как наглость лезет в свет,
И честь девичья катится ко дну,
И знать, что ходу совершенствам нет,
И видеть мощь у немощи в плену,
И вспоминать, что мысли замкнут рот,
И разум сносит глупости хулу,
И прямодушье простотой слывёт,
И доброта прислуживает злу.
Измучась всем, не стал бы жить и дня,
Да другу трудно будет без меня.
Перевод В. БЕНЕДИКТОВА.
Где добродетели святая красота?
Пошла в распутный дом, ей нет иного сбыта.
А сила где была последняя — и та
Среди слепой грозы параличом разбита.
Искусство сметено со сцены помелом,
Безумье кафедрой владеет. Праздник адский!
Добро ограблено разбойнически злом,
На истину давно надет колпак дурацкий.
Хотел бы умереть, но друга моего
Мне в этом мире жаль оставить одного.
Перевод С. ШАБУЦКОГО. 1976 год рождения.
Существуют конкурсы переводов Шекспира. Предлагаю принять участие в конкурсе переводов Шекспира на «Прозе Ру». Срок подачи переводов до 1-го сентября.
Перевод автора «Прозы Ру». Андрей ЕФИМОВ- ЭНГЕЛЬС.
Устал, и час последний тороплю,
Достоинство рождает нищету.
Блистательность ничтожества терплю,
Не доверять – подобием щиту.
Смотрю с тоской на почестей позор,
Как девственность примеривает вор,
Как совершенство робко тупит взор,
Как сила власти – духу приговор,
И разума искусство как молчит,
Как глупость стала умному указ,
Как в людях прямодушие смешит.
Зло – над добром в который раз.
Устал, и час последний тороплю.
Но как оставить тех, кого люблю.
***
Устал глядеть на выпендреж,
На красоту чертовских рож,
На представительных б**дей,
На оболваненных детей.
На боевых коней-подруг.
На шкаф, где моль шинели друг.
На ленты, звезды и на квас,
Который бродит много раз.
На тех кто молится, гундит
О том что дикость победит.
На невозможность дать ответ
На почему, и столько лет.
Устал глядеть и не гляжу.
Закрыл глаза, в гробу лежу.
Перевод автора «Прозы Ру» № 1 от 3-06-2015
Я смерти рад, невыносима жизнь,
Величие о милостыне просит,
И скудоумье в роскоши лежит,
И чистой вере приговор выносит,
И подлецам оказывают честь,
И честь девичью подло растоптали,
И совершенство губят зло и месть,
И силу с немощью местами поменяли,
И гибнет творчество с зажатым ртом,
И глупость процветает вместо знаний,
И честность окрестили простотой,
И в рабстве злу добро нашло призвание.
Я смерти рад, невыносима жизнь,
Но как любовь оставить в этой лжи?
Переслала №2
Елена Роговая 03.06.2015 23:57
Кричу я смерти: Где ты? Я устал
Смотреть, как бьется доблесть в нищете,
Как низость удостоена похвал,
Как веру обрекают клевете,
Как знатность подлостью посрамлена,
Как девственностью властвует разврат,
Как добродетель гнусно растлена,
Как силу душит хилый супостат,
Как рот искусству затыкает власть,
Как бред ученый разуму вредит,
Как правду кривда попирает всласть,
Как злоба добротой руководит.
Кричу я, но ответа не дано,
И бросить здесь любовь мою грешно.
Перевод Наума Сагаловского
LXVI
Я до смерти от этого устал:
кто честен – нищ, увы, ещё в утробе,
ничтожество спешит на пьедестал,
и веры нет – отвергнута по злобе,
почёт и слава – личности пустой,
девичество спроважено в бордели,
достоинство оплёвано толпой,
и те, кто правят, силу одолели,
искусству власть заклеила уста,
наукам – неуч ревностный радетель,
и лгут, что правда – это пустота,
и служит злу немая добродетель.
Чтоб этого не знать, скончался б я,
но будет без меня любовь моя.
Сонеты Шекспира в переводах Гумилева, Пастернака и других великих поэтов
К центральному литературному юбилею года — 5 классических стихотворений Шекспира, переведенных русскоязычными авторами сразу нескольких веков.
Оригинал
For shame deny that thou bearʼst love to any,
Who for thyself art so unprovident.
Grant, if thou wilt, thou art beloved of many,
But that thou none lovest is most evident;
For thou art so possessʼd with murderous hate
That «gainst thyself thou stickʼst not to conspire.
Seeking that beauteous roof to ruinate
Which to repair should be thy chief desire.
O, change thy thought, that I may change my mind!
Shall hate be fairer lodged than gentle love?
Be, as thy presence is, gracious and kind,
Or to thyself at least kind-hearted prove:
Make thee another self, for love of me,
That beauty still may live in thine or thee.
По совести скажи: кого ты любишь?
Ты знаешь, любят многие тебя.
Но так беспечно молодость ты губишь,
Что ясно всем — живешь ты, не любя.
Свой лютый враг, не зная сожаленья,
Ты разрушаешь тайно день за днем
Великолепный, ждущий обновленья,
К тебе в наследство перешедший дом.
Переменись — и я прощу обиду,
В душе любовь, а не вражду пригрей.
Будь так же нежен, как прекрасен с виду,
И стань к себе щедрее и добрей.
Пусть красота живет не только ныне,
Но повторит себя в любимом сыне.
Постыдно отрицать, что ты несешь
Любовь к кому-то, что недальновидно.
Тебя любили б многие; так что ж —
Не любишь ты, и это очевидно.
Убийственная ненависть тобой
Так овладела, что без колебанья
Ты, в заговор вступив с самим собой,
Сам рушишь кров, и нет чинить желанья.
О, цель смени, чтоб мненье я сменил!
Любви ли нежной ненависть милее?
Будь добр, сердечен, как и внешне мил,
Иль хоть к себе сердечней и добрее.
Родись в другом, любви моей хоть ради,
Чтоб красота жила с тобой иль рядом.
Оригинал
Who will believe my verse in time to come,
If it were fillʼd with your most high deserts?
Though yet Heaven knows it is but as a tomb
Which hides your life and shows not half your parts.
If I could write the beauty of your eyes,
And in fresh numbers number all your graces,
The age to come would say, «This poet lies,
Such heavenly touches neʼer touchʼd earthly faces.»
So should my papers yellowʼd with their age,
Be scornʼd like old men of less truth than tongue,
And your true rights be termʼd a poetʼs rage
And stretched metre of an antique song:
But were some child of yours alive that time,
You should live twice, — in it and in my rhyme.
Моим поэмам кто б поверить мог,
Коль Ваших качеств дал я в них картину?
Они — гроб Вашей жизни, знает Бог,
Их могут передать лишь вполовину.
И опиши я Ваших взоров свет
И перечисли все, что в Вас прелестно,
Грядущий век решил бы: «Лжет поэт,
То лик не человека, а небесный».
Он осмеял бы ветхие листы
Как старцев, что болтливей, чем умнее.
Он эту правду счел бы за мечты
Иль старой песни вольные затеи.
Но будь у Вас ребенок в веке том,
Вы жили б дважды — и в стихах, и в нем.
Сонет мой за обман века бы осудили,
когда б он показал свой образ неземной, —
но в песне, знает Бог, ты скрыта, как в могиле,
и жизнь твоих очей не выявлена мной.
Затем ли волшебство мной было бы воспето
и чистое число всех прелестей твоих —
чтоб молвили века: «Не слушайте поэта;
божественности сей нет в обликах мирских?»
Так высмеют мой труд, поблекнувший и сирый,
так россказни смешны речистых стариков, —
и правду о тебе сочтут за прихоть лиры,
за древний образец напыщенных стихов…
Но если бы нашлось дитя твое на свете,
жила бы ты вдвойне — в потомке и в сонете.
Оригинал
Thy bosom is endeared with all hearts,
Which I by lacking have supposed dead;
And there reigns love and all loveʼs loving parts,
And all those friends which I thought buried.
How many a holy and obsequious tear
Hath dear religious love stolen from mine eye,
As interest of the dead, which now appear
But things removʼd, that hidden in thee lie!
Thou art the grave where buried love doth live,
Hung with the trophies of my lovers gone,
Who all their parts of me to thee did give;
That due of many now is thine alone:
Their images I lovʼd I view in thee,
And thou (all they) hast all the all of me.
Твоя прияла грудь все мертвые сердца;
Их в жизни этой нет, я мертвыми их мнил;
И у тебя в груди любви их нет конца,
В ней все мои друзья, которых схоронил.
Надгробных пролил я близ мертвых много слез,
Перед гробами их как дань любви живой!
Благоговейно им, умершим, в дань принес;
Они теперь в тебе, они живут с тобой.
И смотришь ты теперь могилою живой,
На ней и блеск, и свет скончавшихся друзей,
Я передал их всех душе твоей одной,
Что многим я давал, то отдал только ей.
Их лики милые в себе объединя,
Имеешь также ты своим — всего меня!
Сердца, что я умершими считал,
В твоей груди нашли себе приют.
Царит любви в ней светлый идеал,
Друзей ушедших образы живут.
О, сколько чистых надмогильных слез
Из глаз моих струил я много раз!
Но не навек любимых рок унес,
Они в тебе схоронены сейчас.
Храня в себе, ты воскрешаешь их:
Возлюбленных угасших хоровод
Мою любовь собрал в сердцах своих
И всю ее тебе передает.
В тебе я вижу всех любимых мной —
Ты — все они, и я — всегда с тобой.
LXXIV
Оригинал
But be contented: when that fell arrest
Without all bail shall carry me away,
My life hath in this line some interest,
Which for memorial still with thee shall stay.
When thou reviewest this, thou dost review
The very part was consecrate to thee:
The earth can have but earth, which is his due;
My spirit is thine, the better part of me:
So then thou hast but lost the dregs of life,
The prey of worms, my body being dead,
The coward conquest of a wretchʼs knife,
Too base of thee to be remembered.
The worth of that is that which it contains,
And that is this, and this with thee remains.
Покоен будь: когда я буду смертью скован,
Без мысли быть опять когда-нибудь раскован,
Останутся тебе на память, милый мой,
Немногие стихи, написанные мной.
И, пробегая их, увидишь, друг мой милый,
Что эти сотни строк посвящены тебе:
Лишь прах возьмет земля, как должное, себе,
Но лучшее — мой ум — твое, мой друг, с могилой.
Итак, когда умрет покров души моей,
Ты потеряешь лишь подонки жизни бренной,
Добычу черной мглы, хирургов и червей,
Не стоящую слез твоей тоски священной.
Стихи ж мои могу почтить я похвалой
За то, что их никто не разлучит с тобой.
Но успокойся. В дни, когда в острог
Навек я смертью буду взят под стражу,
Одна живая память этих строк
Еще переживет мою пропажу.
И ты увидишь, их перечитав,
Что было лучшею моей частицей.
Вернется в землю мой земной состав,
Мой дух к тебе, как прежде, обратится.
И ты поймешь, что только прах исчез,
Не стоящий нисколько сожаленья,
То, что отнять бы мог головорез,
Добыча ограбленья, жертва тленья.
А ценно было только то одно,
Что и теперь тебе посвящено.
Оригинал
«Tis better to be vile, than vile esteemed,
When not to be, receives reproach of being,
And the just pleasure lost which is so deemed
Not by our feeling, but by others» seeing:
For why should others» false adulterate eyes
Give salutation to my sportive blood?
Or on my frailties why are frailer spies,
Which in their wills count bad what I think good?
No; — I am that I am, and they that level
At my abuses reckon up their own:
I may be straight, though they themselves be bevel;
By their rank thoughts my deeds must not be shown;
Unless this general evil they maintain,
All men are bad, and in their badness reign.
Есть люди честные, а низкими слывут.
Не лучше ль быть, чем слыть? Ведь чистых наслаждений
И вовсе не найдешь, коль их отдать под суд
Не совести своей, а посторонних мнений.
Толпа причудлива, но для моих причуд
Не умягчить своих сердитых убеждений.
Не стану же и я, — как я ни слаб, ни худ, —
Слабейших, худших чтить, боясь их осуждений.
Во мне есть то, что есть. Свет судит вкривь и вкось.
Да, он способен быть лазутчиком, шпионом,
Но не судьей. Он, мне, лишь только б довелось,
Свой приписан порок, сразит меня законом.
Чтоб быть судьей грехов, пусть он в закон бы ввел:
«Всяк грешен; смертный — царь, а грех — его престол».
Андрей Кузнецов
Специалист по эксплуатации самолетов и двигателей, резко сменивший род занятий, — теперь его знают как переводчика шекспировских сонетов, По, Бернса и Киплинга.
Да! Лучше грешным быть, чем грешным слыть,
Тогда бесстрастно встретишь свой позор,
Теряешь радость, коль ее ценить
Берется чей-то посторонний взор.
Но как чужой прелюбодейный глаз
Оценит, как моя играет кровь?
Поступки обращая всякий раз
В грехи, в которых грязнет вновь и вновь.
Нет! Я, как я, а судьи все мои
Меня судив, самих себя клеймят,
Ведь, может быть, я прям, а у судьи
В кривых глазах кривых оценок ряд.
Не истина, что зло с грехом царят,
А люди злы и жизнь в грехах влачат.
о переводах сонетов Шекспира
http://berkovich-zametki.com/Avtory/Kushner.htm
ИЗ ИНТЕРНЕТА
Борис КУШНЕР
О ПЕРЕВОДАХ СОНЕТОВ ШЕКСПИРА
Настоящая статья представляет собою переработку моих заметок 1987 г., написанных по материалам лекций, читавшихся в Обнинском Доме Учёных, Музыкально-Педагогическом Институте им. Гнесиных и в ряде других мест. В основу этих лекций был положен опыт моей собственной работы по переводу избранных Сонетов Шекспира[i], работы, оказавшейся необычайно интересной, волнующей и поучительной. Хочу сразу сказать, что я не занимаюсь здесь анализом собственных переводов. Отнюдь не потому, что считаю их совершенными; конечно, они могут быть подвергнуты вполне обоснованной критике; но это уже не моя задача.
Сонеты Шекспира, несомненно, представляют собою одну из вершин мировой поэзии. Их удивительная, драматическая судьба волновала многих исследователей, ей посвящено множество работ. Мы ограничимся здесь лишь самыми элементарными, хрестоматийными замечаниями с целью ввести читателя в суть проблемы.
Точное время создания Сонетов неизвестно, но большинство исследователей полагает, что они в основном были написаны в последнее десятилетие 16-го века. Единственное прижизненное полное издание (1609 г.) несомненно осуществлялось без ведома автора; такие «пиратские» издания были в духе эпохи. Следующее полное издание увидело свет лишь в 1640 г. Таким образом,
текстографические источники для изучения Сонетов крайне скудны. Непричастность Шекспира к изданию Сонетов часто как-то упускается из виду и переводчиками и литературоведами. Между тем это обстоятельство не следует забывать: возможно, одни Сонеты не предназначались для печати, другие являются черновиками не вполне завершенных произведений (вряд ли, например, Шекспир напечатал бы 99-й Сонет в 15 строчной версии!). Нельзя исключить, что текст в ряде мест испорчен. Порядок следования Сонетов также трудно считать авторизованным, хотя, кажется, попытки менять его к удовлетворительным результатам не привели.
Остановимся вкратце на технической стороне дела. Шекспир является одним из создателей так называемой английской формы сонета, часто даже называемой (не вполне правильно) шекспировской. Форма эта существенно отличается от итальянской – опущенное условие удержания всего лишь четырёх (или пяти) рифм в 14 строчном пространстве придает английскому сонету большую гибкость, приближает стих к живой человеческой речи, одновременно лишая его мистического изящества оригинальных построений Петрарки. Можно встретить мнение, что отказ от итальянских форм связан с меньшим запасом рифм в английском языке по сравнению с итальянским.
Английский сонет состоит из трёх катренов (12 строк) и заключительного двустишия, обычно подводящего итог сказанному или, напротив, содержащего контрастную по отношению к основной части сонета мысль. Сонеты Шекспира, как правило, написаны пятистопным ямбом с преимущественно мужской рифмой. Впрочем, Шекспир обращается с метром довольно свободно и во многих случаях можно обнаружить метрические колебания.
Язык Сонетов существенно отличается от современного английского языка, – синтаксис Шекспира часто усложнён, грамматические конструкции своеобразны – да ведь и грамматика и литературный язык во времена Шекспира ещё не сложились и автор Сонетов был одним из творцов и того и другого! Многие понятия, намёки, встречающиеся в Сонетах и, по-видимому, вполне ясные современникам (или хотя бы близкому окружению поэта), сегодня загадочны. Я могу также предположить, что поэт предназначал эти свои произведения скорее для чтения глазами, нежели для произнесения вслух. Разница между этими двумя формами поэзии обычно игнорируется, но она может в некоторых случаях быть существенной.
Даже прозаический перевод Сонетов отнюдь неоднозначен и требует немалых усилий. Проблемы, которые ставит художественный перевод, естественно, ещё сложнее. Здесь, помимо отмеченных уже обстоятельств, можно также указать на лаконичность английского языка в сравнении с русским. В среднем английские слова заметно короче русских (отсюда и ощущение большего числа мужских рифм в английском языке). Соответственно содержание шекспировской строки, как правило, не помещается в строке русского пятистопного ямба. Переводчику неизбежно приходится идти на нелёгкие компромиссы, и, пожалуй, один переводчик отличается от другого скорее тем, что он не перевёл, нежели воспроизведёнными им чертами оригинала.
Дополнительные трудности создаёт проблема адресата Сонетов. Несомненно, первые 126 Сонетов обращены к мужчине. Такую любовную лирику, звучащую вполне естественно в рамках ренессансных традиций дружбы, затруднительно органически включить в русские литературные обычаи. Вместе с тем, большинство «дружеских Сонетов» не имеет формальной родовой окраски, что подсказывает интересную идею такого же нейтрального перевода. Трудность реализации этой идеи очевидна: родовая принадлежность в русском языке выражена несравненно сильнее, нежели в английском. К описанным техническим трудностям следует ещё прибавить сверхзадачу воспроизведения средствами иного языка бесконечно живого и динамичного шекспировского мира. В целом проблема, с которой сталкивается переводчик, напоминает оптимизационную задачу, существование решения которой отнюдь неочевидно.
История русских переводов Сонетов начинается в 19-м веке. Не имея возможности подробно обсуждать здесь этот вопрос, отметим лишь основные события. Первый полный поэтический перевод Сонетов подготовил в 1865 – 1868 гг. Н. Гербель. К сожалению, художественный уровень этой работы невысок. Следующий полный перевод был выполнен для издания Сочинений Шекспира под редакцией С.А. Венгерова (т. 5, 1904 г.) группой из 16 переводчиков. В эту группу входили К. Случевский, И. Мамуна, С. Ильин, В. Брюсов и др. Достичь стилистического единства в такой ситуации было невозможно. Затем почти все Сонеты перевёл пятистопным ямбом М.И. Чайковский (1914 г.; ранее большинство переводчиков использовало более ёмкую шестистопную строку). В дальнейшем спорадически появлялись отдельные переводы, в том числе две довоенные работы Б.Л. Пастернака (№ 66, № 73; в 1954 г. Пастернак также перевёл и 74-й Сонет). Наконец, в 1948 г. С.Я. Маршак публикует новый полный перевод всего цикла Сонетов (маршаковские переводы отдельных Сонетов появлялись в печати, начиная с 1943 г.).
Переводы Маршака составили эпоху в русскоязычной жизни Сонетов. По стилистическому единству, поэтической технике, художественному совершенству труд Маршака неизмеримо превосходил все предшествовавшие полные издания цикла. Именно Маршак сделал лирическую поэзию Шекспира органической частью русской литературы, достоянием широкой читающей публики.
Успех был огромным и заслуженным. В течение нескольких последовавших лет постепенно даже сформировалось убеждение, что отныне проблема перевода Сонетов решена на долгое время, если не навсегда. Отдельные критические голоса (впрочем, вполне доброжелательные) тонули в гуле восторга. К сожалению, и на них Самуил Яковлевич реагировал довольно болезненно. Вот характерное его высказывание (1964 г.): «Некоторые из критиков, весьма положительно оценивая мои переводы Сонетов Шекспира, в то же время очень деликатно и бегло упрекают меня в том, что я будто бы слишком «просветляю» Шекспира, лишая его известной темноты и загадочности. Но справедлив ли этот упрёк? Полагаю, что нет. Вероятно, после прежних корявых и косноязычных переводов сонетов мой перевод мог показаться слишком свободным, естественным, живым. мне было бы жаль, если бы некоторым критикам удалось подорвать доверие русских читателей (а их миллионы) к моему Шекспиру. Сколько людей писали мне, что сонеты помогли им переносить тяжёлую хроническую болезнь»[ii]. Что же, – кто осудит Мастера, влюблённого в свою вдохновенную и действительно великолепную работу?
Должен сказать, что и я люблю маршаковские переводы, и долгие годы они приносили мне радость, за которую я благодарен Мастеру. К сожалению, эта радость стала уменьшаться, когда в 1986 г. я обратился к оригиналам. Неистовый, страдающий, раздираемый противоречиями творец английских Сонетов превращается в мудрого, печального, элегичного (а порою и просто сентиментального) поэта. Настойчивость Маршака в «сглаживании» углов, в замене трагического элегическим, снижении масштабов шекпировского мира просто изумляет. Горько видеть, как в его переводах исчезают могучие шекспировские образы, связанные со смертью, временем, неистовой, до крика души доходящей ревностью, судьбой и т.д. Их место порой занимают банальные, почти романсовые штампы. Трудно не согласиться с утверждением Н. Автономовой и М. Гаспарова[iii] о том, что «Сонеты Шекспира в переводах Маршака – это перевод не только с языка на язык, но и со стиля на стиль». Чтобы не быть голословным, я приведу несколько примеров, относящихся к 90-му Сонету[iv]
У Шекспира У Маршака
1. Then hate me when thou wilt, Уж если ты разлюбишь, то теперь.
Так ненавидь меня, если Ты хочешь;
если когда-нибудь, то сейчас
3. Join with the spite of fortune, Будь самой горькой из моих потерь