я был плохим отцом
Юрий Беляев: «Был плохим отцом, потому что я артист»
Юрий Беляев рассказал, почему он дважды разводился. Артист был поглощен работой, и это негативно сказывалось на семейной жизни. Больше всего актер жалеет о том, что мало общался с детьми.
Юрий Беляев еще с юных лет знал о своем предназначении: он мечтал играть в кино и в театре. Именно поэтому артист поступил в училище имени Щукина, не обращая внимания на недовольство родителей. Мечты о творческих высотах довольно долго мешали звезде наладить личную жизнь: у него совершенно не оставалось времени на общение с женами и детьми.
В первый раз Беляев отправился в ЗАГС, когда ему было всего 24 года. Тогда актер только начинал творческий путь и проводил все свободное время в театре. У них с супругой Галиной родилось двое детей, но даже появление наследников на свет не изменило характера артиста. В результате, спустя 11 лет брака жена Юрия Викторовича подала на развод.
«Я был плохим отцом, потому что я артист. У меня не было возможности видеться с детьми. Вообще отлучение от детей стало для меня страшным испытанием», — признался актер в эфире программы «Судьба человека».
Позднее Юрий Викторович предпринял еще одну попытку обрести личное счастье. Во втором браке родился сын Александр, но и в этот раз в семье часто возникали конфликты. Личные проблемы совпали и с творческим кризисом. Тогда Беляев работал в театре на Таганке, но интересные роли доставались ему крайне редко. Артист то и дело хотел уволиться, но обстоятельства все время его останавливали. Внутренний кризис достиг таких масштабов, что актер серьезно заболел.
«Я выпал из рабочего процесса на два года. Это как состояние гниения изнутри. Если ты начинаешь это чувствовать, нужно срочно менять сферу деятельности. А я не сразу сменил», — рассказал артист.
Расставание со второй женой Беляев переживал очень тяжело. Однако постепенно ему стали предлагать все больше ролей в кино. Актера начали приглашать в сериалы и популярные фильмы. Понимая, что младший сын не виноват в конфликте родителей, Юрий Викторович старался поддерживать хорошие отношения с ребенком и видеться с ним в перерывах между съемками.
На протяжении нескольких лет актер не верил, что сможет обрести личное счастье. Ситуация изменилась лишь после того, как в его жизни появилась Татьяна Абрамова. Артисты встретились на одном из кинематографических фестивалей, и практически сразу почувствовали притяжение друг к другу. «Мой младший сын нормально принял Юру, а вот со старшим были проблемы. Постепенно они оба привыкли к тому, что мы вместе, и сейчас вся семья прекрасно общается», — рассказала Татьяна.
Именно третья супруга помогла Беляеву наладить хорошее отношения со всеми детьми. По словам 71-летнего актера, он сразу понял, что встретил ту самую единственную женщину. Именно поэтому он предложил Татьяне обвенчаться. Разница в возрасте почти в три десятилетия звезд ничуть не смущает, ведь влюбленные точно знают, что цифры в паспорте не могут повлиять на действительно крепкие чувства.
Антибабский форум
Мужской форум, где мужчины протестуют против бабской сущности в женщинах и их стервозности. Различные истории из жизни, общение, мнения и, конечно же, юмор в отношении женской части населения. Медицинские консультации. Сoветы психолога.
Плохой отец?
Отцы и дети. Обсуждение вопросов мужского воспитания в семье, роли отца и его взаимодействия с другими членами семьи.
Плохой отец?
Сообщение Freemonk » 10.07.14 15:33
Сообщение Velos » 10.07.14 17:14
Сообщение Velos » 10.07.14 21:18
Сообщение Кармен » 11.07.14 12:39
Сообщение grabcrab » 28.07.14 16:22
Сообщение VOLK » 28.07.14 19:11
Да кто ж любит сопли вытирать,да крик слушать,да ночи не спать? покажи те мне такого.Конечно лучше на диване лежать,пиво хлебать.
Есть такое слово-надо,ответственность.
У меня так.Есть ребенок,мой малек.Моя кровь.Он маленький,беспомощный,глупый в силу возраста и тд.Ну так своих предавать,оставлять в беде западло,это подло и не правильно.
Именно это и пресекает лень,желание выспаться и тд и тп..А позже наступает и удовлетворение,когда этот малек тянется к тебе,учится у тебя,повторяет за тобой,копирует,бежит за помощью и тд..Это уже плоды и становится кайфово от того,что ты для малька самый главный в его жизни авторитет..И каждый возраст по своему прекрасен.
Так что нехер бесится.Сумел зачать,умей и ума вкачать 
Сообщение grabcrab » 28.07.14 21:53
Сообщение VOLK » 28.07.14 23:17
Сообщение grabcrab » 29.07.14 00:34
Сообщение VOLK » 29.07.14 15:03
Не согласен.И рад что моя психика более гибкая,позволяющая мне заниматься своим ребенком и получать от этого удовольствие..
Исторически много что складывалось не так как сейчас.И многое было по другому.Вспомнили мля,мамонтов 😀 В наше время и тетки другие и зарабатывают порой не слабее ОМП. И вообще,считаю глупым и бестолковым занятием ровняться на стереотипы прошлых лет.Давайте еще вместо тачек на лощадей персядем и дубины в руки возьмем.Надо жить настоящим временем.
С таким подходом-пообщаться,и провести время..Не надо потом удивляться,что ребенок считает авторитетом маму,больше тянется за мамой и при разводе особо и не рвется к папе,ибо он им ни хера не занимался,а немного общался,децл
И потом,такие горе родичи с уверенностью дают советы-ты уже потерял ребенка,заведи новую семью,найди бабу моложе,а этого дитя можно забыть..А давайте назовем вещи своими именами,например так- Долбойоб зачал ребенка,а с трудностями не справился и убежал,подло кинув свою кровь,при этом еще тешит себя обвинениями в виновности жены,тещи и тд..Все виноваты,а он упс жертва..Ну ты же мужчина,мамонтодобытчик-ну решай проблемы,разруливай,ломай врагов..Не,лучше свалить и снова совершить подвиг,ввиде очередного брошенного ребенка..
Если у ребенка прочная и мощная связь с отцом,то матери оградить ребенка от отца крайне сложно.И никакие суды не помогут.Ребенок будет рваться к отцу и выносить мозг мамаше.Заипется зомбировать.Да и смысла мамаше не будет, ограждать ребенка от такого отца.
Далее,когда ребенок выростит,его отношение и уважение к отцу также напрямую зависит от того,что в него вложил отец,а не няни,бабки,мамы и др..
Я не вижу смысла с таким подходом заводить детей.Иначе это получается тупо спермодонор,которого когда станет не нужен, влегкую подвинут.
Мы в ответе за тех,кого воспроизвели на свет..
Сообщение grabcrab » 29.07.14 16:30
Сообщение VOLK » 29.07.14 16:36
Сообщение grabcrab » 29.07.14 16:55
Новоселова, думаю, читали? Там это хорошо расписано. Высокоранговый делает детей, низкоранговые заботятся о потомстве и о снабжении. Подсознание ОЖП воспринимает «хорошего отца» как низкорангового, срабатывает прошитая программа, и всё, кирдык уважению и взаимопониманию.
Сообщение Питерский » 29.07.14 17:00
Сообщение grabcrab » 29.07.14 17:06
Сообщение Питерский » 29.07.14 17:19
Сообщение grabcrab » 29.07.14 17:28
Сообщение VOLK » 29.07.14 18:19
Сообщение Питерский » 29.07.14 18:22
Сообщение VOLK » 29.07.14 18:49
Есть у меня пару примеров на эту тему..
Сообщение Питерский » 29.07.14 19:12
То есть когда мы читаем очередную историю со словами: «я во всем помогал своей жене, занимался с ребенком после работы, вставал ночью к нему, готовил, стирал, убирал, отпускал ее гулять, потому что она сильно уставала сидя дома, а потом она меня почему-то слила», то это не правда, потому что хороших отцов не сливают.
Я считаю, что практически любая ОЖП, когда с нее снимают нагрузку (и так не великую) по выращиванию (не воспитанию) детей теряет берега и становится ленивой, оборзевшей сукой, которая мужа ни во что не ставит.
Я был плохим отцом
ЮРИЙ СОФИЕВ. СИНИЙ ДЫМ (Алматы, 2013)
Надежда Чернова. От составителя
Юрий Борисович Софиев (Бек-Софиев) родился 20 февраля 1899 г. в небольшом польском городке Белле, где его отец, Борис Александрович Бек-Софиев, будучи кадровым военным, служил офицером-артиллеристом. Во время русско-японской войны Борис Александрович был на фронте, а семья жила в Нижнем Новгороде, где Юрий Софиев учился в кадетском корпусе. После войны отец остался на Дальнем Востоке, и семья туда переселилась. Юрий продолжил учёбу в Хабаровском кадетском корпусе, потом — в Константиновском артиллерийском училище в Петербурге. Вместе с отцом участвовал в Белом движении — сначала в Ледяном походе, потом в конно-горной кавказской артиллерии, в чине поручика, а отец его занимал должность генерала при Деникине, с которым они были однокашники ещё до I Мировой войны — служили в одной батарее.
В 1920 г. отец и сын Софиевы с армией Врангеля эмигрировали в Галиполи, а семья — мать Лидия Николаевна и двое братьев Юрия, Лев и Максимилиан, остались в России. В тридцатые годы Максимилиан был репрессирован и погиб в одном из лагерей Магадана. Под угрозой была и свобода Льва Бек-Софиева, и тогда он с матерью спешно бежал в Крым, а оттуда — в Германию. Семья воссоединилась только после Великой Отечественной войны. Они встретились во Франции.
В Галиполи Юрий с отцом пробыли недолго и вскоре перебрались в Югославию. В Белграде Юрий стал учиться в университете, посещать литературные кружки, тогда же появилась и первая публикация его стихов, в сборнике «Гамаюн» (1923 г.) Потом он переехал во Францию, где прожил более трёх десятилетий. Был активным участником «Союза русских писателей и поэтов во Франции», печатался в эмигрантских изданиях Парижа, Нью-Йорка, Шанхая, Германии, издал книгу «Годы и камни».
В 1927 г. он женился на известной поэтессе Русского Зарубежья Ирине Кнорринг, которая тоже была эмигранткой, попала во Францию из Туниса, куда с родителями бежала в 20-е гг. Отец её, Николай Николаевич Кнорринг, историк, музыкант, писатель, преподавал в Крыму в Морском корпусе историю и литературу, и вместе с корпусом, вместе с русской эскадрой семья Кноррингов очутилась в Африке, а оттуда переселилась в Париж. Николай Николаевич стал работать в русской Тургеневской библиотеке, а Ирина поступила на учёбу во Франко— Русский институт, где учился и Юрий Софиев. Там они и сблизились, познакомившись впервые на одном из литературных вечеров. Венчали их в русской церкви иконой «Радость странным», написанной в Бизерте одним из гардемаринов и освещённой в корабельной церкви. В 1929 г. родился сын Игорь. Но Ирина Николаевна ещё до замужества заболела тяжёлой формой диабета и рано ушла из жизни — в 37 лет, холодной зимой 1943 г., в оккупированном немцами Париже. Любовь и трагедия до конца жизни не отпускали Юрия Борисовича, пронизали все его стихи.
Во время Великой Отечественной войны Юрий Софиев участвовал во Французском Сопротивлении, помогал бежать в безопасную зону пленным советским гражданам, укрывал у себя евреев, потом и сам попал в руки фашистов — его угнали на принудительные работы в Германию. Возвратился во Францию только после войны.
Он всегда хотел вернуться на родину, жил этой мечтой, не брал французского гражданства. Советские паспорта он и его семья получили в 1946 г., но тогда ещё опасно было ехать в СССР — можно было оказаться в сталинских застенках, в лагерях ГУЛАГа. Вернулась семья только в 1955 г., после смерти вождя.
Обосновались в Казахстане, в тёплой Алма-Ате, где Юрий Борисович тут же устроился научным иллюстратором в Институт Зоологии АН Каз. ССР. Он с детства увлекался рисованием, любил природу, путешествия, и новая его работа пришлась ему по душе. Он гордился ею, тем более что во Франции мыл окна больших парижских магазинов, дышал ядовитыми парами на химическом заводе в Монтаржи, и всегда был человеком второго сорта, как и другие русские эмигранты, жившие в постоянной нищете.
В Алма-Ате возле своего жилья посадил он сад и цветники. У него, наконец-то, после долгого кочевья по чужим углам, появилась собственная крыша над головой. Из окна наблюдал снежные вершины гор, слушал птиц и писал стихи. Писал письма оставшимся на чужбине друзьям. Возобновил дневник. Восстанавливал в памяти годы скитаний, что отразилось в его мемуарах «Разрозненные страницы». Но на родине при жизни у него не вышло ни одной книги. Гранки уже готового к изданию сборника стихов «Парус» были рассыпаны. Советская цензура всё же припомнила ему, что он белоэмигрант. Но в периодической печати, хоть и изредка, публикации появлялись. Активно сотрудничал он и с просоветскими изданиями на Западе. Туда посылал, в основном, очерки о новом своём бытие на родине.
Творческое наследие Юрия Софиева долго было в забвении. И только в 2003 г. сын Юрия Борисовича, Игорь Софиев, выпустил на свои средства сборник отца «Парус», напечатал в журнале «Простор» (Алма-Ата) и его мемуары, и многие стихи. Теперь выпущены в свет и дневники Ю.Софиева («Вечный юноша», Алматы, 2012).
Учёные, литературоведы, писатели пишут о нём исследования, статьи, научные работы, которые выходят не только в Казахстане, но и в России, во Франции, США, Израиле, Польше, Эстонии, Канаде и других странах.
Наша семья благодарна всем, кто хранит память о Юрии Софиеве, кто возвращает русскому читателю его творчество.
Настоящая книга — «Синий дым» — это, по сути, собрание сочинений Юрия Софиева, куда кроме его поэзии включена и мемуарная проза.
«Синий дым» — так назвал он одну из рукописных своих книжек. Он сшивал листки бумаги в книги, вписывал туда свои стихи и прятал в стол, не надеясь, что когда-нибудь они дойдут до читателя. Одна из таких книжек — «Пять сюит», посвящённая пяти женщинам, которых он любил в разные годы, и память о которых трепетно хранил в своём сердце. Часть стихов из «Пяти сюит» вошла в сборники «Годы и камни» и «Парус», потому здесь — под рубрикой «Пять сюит» — даются только те стихотворения, которые не вошли в эти книги.
Рассыпаны записи и по разным тетрадям, блокнотам, обрывкам бумаги, то набранные на плохой машинке, то начертанные от руки, быстрым и неразборчивым почерком, отчего часто приходилось читать с лупой, расшифровывая летящие строки. Некоторые строфы, темы, а иногда и стихи повторяются, но в новом варианте, и они сохранены в книге, дабы видна была работа поэта, движение его мысли. К сожалению, не все стихи датированы.
Даже в неудачных отрывках, в риторических строфах прослеживается драматическая судьба поэта и его поколения, суровый и честный диалог со своей совестью, потому и заведомо слабые в художественном отношении стихи решено было оставить в книге. О лучших — были восхищённые отзывы известных эмигрантских поэтов Владислава Ходасевича и Георгия Адамовича, Виктора Мамченко, Антонина Ладинского, Ильи Голенищева-Кутузова и др. Благоволил к Ю.Софиеву и Иван Алексеевич Бунин, с которым Юрий Борисович дружил.
О них, и о многих других рассказал он в своих «Разрозненных страницах», которые завершают книгу, а предваряет эту публикацию предисловие сына Ю.Софиева, Игоря Юрьевича Софиева (1929–2005).
Умер Ю.Б. Софиев в 1975 г. в Алма-Ате. У него было больное сердце.
Алексей Баталов: «Я был плохим отцом для старшей дочери!»
Алексей Баталов впервые откровенно рассказывает о своем первом юношеском браке с Ириной Ротовой и о старшей дочери Надежде, отношения с которой актеру почти не удалось сохранить.
О семье Алексея Баталова — дочери Маше и супруге Гитане, с которой актер в браке уже более полувека, — известно всем поклонникам Алексея Владимировича. Но в юности у него была другая семья, и в том браке тоже есть дочь. В интервью «7Д» актер впервые честно рассказал, как он женился в 16 лет и почему ему не удалось сохранить семью.
— Алексей Владимирович, в первый раз вы женились в 16 лет.
Расскажите, пожалуйста, об этом…
— С первой женой мы были знакомы с детства. С семьей художника Константина Ротова, отца Иры, у моего отчима Виктора Ардова дачи были рядом, в писательском поселке на Клязьме. Мы с Ирой ровесники, так что у нас была общая компания: мы бегали вместе, играли. Помню, как я эффектно появился перед всеми на белом коне. Ирина это запомнила. Хотя все получилось случайно. Водовоз позволил мне проехать верхом, а лошадка была совсем старенькая. Это было незадолго до войны. Все довоенное детство кажется таким беззаботным, солнечным. Помню, как однажды встретил Иру на катке на стадионе «Динамо».
Она каталась мастерски, что в то время было редкостью, и это произвело на меня впечатление. Она была небольшого роста, темноволосая, характер озорной. А потом нас разлучила война. Меня увезли в эвакуацию в Чистополь, а Иру — в Алма-Ату. Мы снова встретились, когда, вернувшись из эвакуации, я зашел в гости к своему другу, Пете Петрову. Туда заглянула и Ира. Нам было по 16 лет, хотя взрослые нас все еще считали детьми. Для меня большое значение имело, что она своя, проверенная долгими годами дружбы. Ведь с девчонками я был очень робкий. Я не мог жениться на чужой девушке, даже подойти к незнакомке мне было трудно! Так что, скорее всего, это было просто юношеское увлечение, которое проистекало из моей стеснительности. Словом, мы с Ирой снова стали общаться, гулять вместе. Вот буквально по улицам ходили. В то время не было никаких кафе, а если и были, то нам не по карману.
Еще даже продовольственные карточки не отменили, не редкостью было, что люди недоедали. Нет, это не такое ухаживание, как себе представляют нынешние молодые люди. И цветов не продавали — их можно было только где-то украдкой нарвать. И подарков я делать не мог вообще никаких! И одевался черт-те во что… Помню, у меня была шинель, солдатские ботинки и флотские брюки. И никаких носков — их тогда вообще невозможно было достать! Чтобы ноги не «белели» под черными брюками, я их красил ваксой.
— Почему же вы с Ириной решили пожениться? Разве не страшно заводить семью в таких условиях?
— В те годы люди так не рассуждали, ведь бедствовали все. А молодым все равно хотелось любить, создавать семьи.
Жениться на любимой девушке — это было нормально. Но конечно, если бы мы стали спрашивать совета у старших, пожениться нам, школьникам, никто бы не разрешил. Поэтому, дождавшись, пока возраст подошел, мы удрали в загс тайком.
Зашли и расписались. Правда, у нас было кольцо — одно на двоих, мы купили его, одолжив денег у домработницы Николая Погодина. Такое маленькое золотое колечко, на внутренней стороне мы попросили выгравировать: «Алеша + Ира = Любовь». Помню, в загсе нам сказали, что мы самая юная пара, но все-таки расписали и вручили свидетельство о браке. С ним-то мы и пошли к родителям, которые и не подозревали, что «дети» поженились! Конечно, они пришли в ужас. Еще не окончили школу, нигде не работаем, никакого жилья нет, и вдруг — муж и жена… Двое сумасшедших!
Они-то не обращали внимания на нашу дружбу, думали, что мы еще маленькие. Ну ходят друг к другу в гости и ходят, и тут вдруг эти «гости» получили документальное подтверждение. Однако ничего с нами нельзя было поделать, и нам пошли навстречу. Отдельной комнаты для нас взять было, правда, негде. У нас на Ордынке жили отчим, мама, два брата, еще часто приезжала и жила Анна Ахматова в моей комнатке. Я ее на это время освобождал. У Ирочки тоже лишнего метража не было. Поэтому мы как-то крутились, жили то у меня, то у нее. Вскоре после нашей свадьбы из лагеря вернулся Ирин отец — художник Константин Ротов. Дело в том, что он был очень хорошим художником, и кто-то из зависти написал донос, будто бы он тайком рисовал какие-то портреты Сталина. И Константина Павловича посадили, он отсидел несколько лет. А когда вернулся, Ирина познакомила меня с ним уже в новом качестве.
И мы быстро нашли общий язык. Более того, именно Ротов первый стал учить меня рисовать! Получилось это случайно. Константин Павлович работал в журнале «Крокодил», ему нужна была натура. И вот он меня использовал: просил встать в ту или иную позу и делал зарисовки. Получается, что я у него работал натурщиком. Ну а раз я оказался рядом, то начал и красочки смешивать, еще в чем-то помогать. И вот так постепенно Константин Павлович стал меня учить рисовать. Кстати, благодаря Ротову, который в свое время получил заказ на иллюстрации к «Дяде Степе» Михалкова, Дядя Степа приобрел мое лицо. Тесть объяснял: «Ведь у тебя, Леша, размер ноги сорок пятый. И у Дяди Степы тоже! Так, значит, вы похожи». Сейчас я уже никому не могу доказать, что был Дядей Степой, но это действительно так!
— А теща как к вам относилась?
— С тещей, Екатериной Борисовной, с самого начала не сложились отношения. Сама она была драматургом, автором нескольких пьес и книг для детей. При этом ей совершенно не нравилось, что я хочу стать актером. Но я не рассматривал никакие другие варианты. Ведь я буквально родился и вырос в театре. Когда был совсем маленьким, мы с мамой жили прямо в здании МХАТа, в бывшей дворницкой. Чтобы выйти во двор, мне достаточно было перешагнуть через подоконник. А там кругом декорации и загримированные люди в париках, с бородами и в разных костюмах. Все это я принимал за реальность. На улицу меня лет до пяти вообще не выводили, я играл только в этом дворе и на полном серьезе воспринимал его как весь город. Это был мой мир, и я искренне думал, что все люди на свете работают в театре!
Мы как играли? Вот лето, театр в отпуске, можно бегать по сцене. Мы под нее заползали на пузе и доставали из-под сцены кошек. В здании МХАТа в те годы кошек была бездна. Они во время спектакля когда хотели, тогда и выходили на сцену, и никто даже не смеялся, до того это было привычным делом. И вот мы этих кошек доставали. Так что никаких сомнений не было: театр — мой дом, и я должен быть здесь.
— Нетрудно предположить, что, когда вы пришли в Школу-студию, где преподавал ваш родственник Виктор Станицын, зазвучали разговоры: «Ну конечно, за этого попросили!»
— За меня никто бы не стал хлопотать. Это было не принято в те годы. И если кто-то мне и помог поступить в Школу- студию, то Галина Христофоровна.
Эта удивительная женщина, педагог, была другом дома и стала со мной заниматься, увидев, какой я неуч. Ведь во время войны мы с мамой и двумя братьями жили бог знает где. Отец и отчим ушли на фронт, а мы проехали по маршруту Свердловск — Уфа — Казань — Бугульма. Это сейчас Бугульма большой город, а в 1941-м была самой настоящей деревней. Там я, воспитанный домашний мальчик, впервые увидел лошадь, корову и крестьянскую избу, где, собственно, нас и поселили. Пришлось много работать по хозяйству, а потом устроиться рабочим сцены в местный театр. Учиться было некогда и негде. Поэтому, вернувшись в Москву, я среди товарищей чувствовал себя недоучкой и стеснялся этого. Часто уроки просто прогуливал, и поэтому возник вопрос о моем исключении. Тогда родители определили меня в школу рабочей молодежи, ее я кое-как дотянул.
Так вот Галина Христофоровна пожалела меня и стала специально приходить, чтобы со мной заниматься. Я ей обязан всем! Ну а родственные связи меня даже несколько сковывали. Я чувствовал, что за мной тень дядей, в том числе Николая Баталова, имя которого в тридцатые годы гремело. Я не мог подвести своих родственников, недопустимо было бы, если бы им сказали: «Ваш Алексей там выкаблучивается!» Так что в институте я старался не высовываться и вел себя очень скромно. Может, поэтому поначалу не производил впечатления на педагогов и не проявил себя. У меня в голове была установка: «Не выставляться! Я буду как все. Мне — как положено!» Даже когда после дипломного спектакля Ольга Книппер-Чехова сама подошла ко мне и предложила подписать диплом, я сначала отказывался. Она меня слушала, слушала, а потом все-таки подписала и сказала: «Бери, дурак!
Потом поймешь». Так я окончил Школу-студию. Наконец-то можно было идти в большую жизнь, что-то делать… Но мои планы резко оборвались — меня совершенно неожиданно призвали в армию. Я-то думал, что это меня уже не коснется. Мы в институте проходили военное дело, а теперь я стал дипломированным актером… Но тут Сталину вдруг приходит в голову, что снова может начаться война. И он издает специальный указ, по которому все молодые люди нашего возраста призываются, независимо ни от чего. Меня вполне могли бы отправить служить куда-нибудь на Дальний Восток.
В столице я остался просто чудом! В Театре Красной Армии не хватало призывников для массовки. Это даже не актеры, а солдаты, которых используют в спектаклях, и надо признаться, что использовали нас много, почти в каждом спектакле.
А когда спектакль заканчивался, мы еще и разбирали декорации, а ночью по очереди несли охрану театра. Вот на такое место я и попал. Но все равно был счастлив: все-таки можно было что-то сыграть. В более крупных ролях я был занят в двух спектаклях, с которыми мы гастролировали по гарнизонам.
— После армии вы стали актером МХАТа, но не прошло и трех лет, как вы сделали выбор в пользу кино. Это был смелый шаг.
— Когда я радостно сообщил в театре, что мне нужно ехать на очередные съемки, услышал ответ: «Это невозможно! Если ты поедешь — придется тебя уволить». Уйти из театра, где кругом родственники, в котором я буквально родился.
Это было невероятно трудно! И страшно. Театр — это стабильность, постоянный заработок, служебная лестница, артистов МХАТа тогда все уважали и знали… А в кино — полная неразбериха: сегодня ты нужен, завтра — нет. Показывают фильм с твоим участием, а ты уже сидишь дома без работы, и неизвестно, когда тебя в следующий раз позовут. Поэтому все были, мягко говоря, удивлены. Администрация театра уговаривала меня остаться, но и на съемки не отпускала. Нужно было выбирать. И я написал заявление об уходе, которое, по словам старожилов, было чуть ли не единственным с истории основания театра. Поэтому его потом долго хранили как реликвию. Ради съемок мне то и дело приходилось оставлять и молодую жену, потому что не было никакой возможности взять ее с собой, например, в Ленинград, где снимался фильм «Большая семья».
Думаю, меня туда взяли не потому, что я блеснул талантом на пробах, а просто я оказался «в масть» с главными героями: Борисом Андреевым, Сергеем Лукьяновым. Нужен был младший сын, похожий на них — с голубыми глазами, курносый. Там попробовали человек пятнадцать, в итоге Иосиф Хейфиц выбрал меня. Так началось наше знакомство…
— А почему нельзя было взять с собой на съемки жену?
— Потому что я ехал в абсолютно чужой город, без денег, и там у меня никого нет. Вы знаете, как я жил в Ленинграде? Одно время снимал койко-место у домоуправа — у него была комната напротив «Ленфильма». Это уж потом Хейфиц, слава богу, пригласил меня жить к себе, и я там у них спал на раскладушке. На киностудии ставка была совсем небольшая, ее едва хватало, чтобы прокормиться.
Так что я буквально бедствовал. Не было ни одного приличного костюма, ходил в чем попало. Позже, когда мне понадобилось поехать на первый кинофестиваль, мне сшили костюм в долг. Я написал расписку, что со следующего гонорара у меня вычтут деньги.
— Вы скучали по своим родным?
— Конечно, скучал! В Ленинграде поначалу я чувствовал себя чужим и одиноким. Я привык, что в Москве все родное, все привычное. Вот тут театр, тут мама, тут отчим-писатель. Все тебя знают, все готовы помочь. А там ты чужак — и на «Ленфильме», и везде, никто тебя знать не знает. При этом я понимал, что сейчас вся моя судьба решается, и от того, как я буду работать в кадре, все зависит. Я вообще больше ничем не занимался, кроме работы.
Старался изо всех сил! Даже если меня не снимали в этот день, я приходил на съемочную площадку и наблюдал за мастерами. Смотрел, как они играют, что они делают. И потом, мы же с Хейфицем репетировали просто день и ночь. Поздно вечером закончатся съемки, мы садимся в его машину, я — за рулем. И даже в дороге все равно обсуждаем какую-то роль. Приезжаем домой, там допоздна репетируем. И в таком режиме я жил постоянно. То же было с Марком Донским на съемках фильма «Мать». Я жил у него в кабинете, то есть буквально спал там. Только поднимешься — репетиция! Он меня не отпускал от себя. Так что эти люди, а прежде всего Хейфиц, для меня в сто раз больше, чем режиссеры!
— А как же ваша семья? Ведь со временем у вас родилась дочь, Надя. Вы как-то участвовали в ее воспитании?
— Я никак в этом не участвовал. Конечно, я помню, как Надя родилась, как впервые взял ее на руки. Это было интересно… Но для Нади я стал просто… воскресным папой. Появлялся, когда выдавались какие-то перерывы в съемках. Помню, Наде было года три. А я в очередной свой приезд в Москву возился с машиной и придумал такое устройство, благодаря которому машина сама двигается по кругу, а руль заблокирован. Посадил дочь за руль, якобы она ведет. Сам сел рядом и окликнул свою маму и Ирину. Когда они высунулись из окна, оцепенели: трехлетняя девочка за рулем! Говорю честно: я не участвовал в быту, я этого ничего не знал. И не стремился этим заниматься. Вся семейная жизнь была подчинена графику моих съемок. Сниматься было самым главным, и я этого не скрывал.
— А Ирина работала?
— Пока была замужем за мной — нет. А потом, насколько я помню, получила профессию художника-ретушера.
— Из-за чего же вы все-таки расстались?
— Тут сослужили плохую службу сплетни. Теще кто-то сказал, что на съемках в Киеве я закрутил какой-то роман. А она и так была уверена, что актер — профессия несерьезная, и поверила в это… Но главное, вероятно, заключалось в том, что жене не хватало моего внимания. Мы начали ссориться. Крушение семьи происходило постепенно. То тут провал, то там… Вот так и получилось. Насколько я помню, официально в 1961 году. В те времена еще сохранялась традиция печатать объявления о разводах в «Вечерней Москве». И вот однажды там появилась информация и про нас с Ириной. Но, по сути, расстались мы гораздо раньше, потому что я начал активно сниматься.
Как раз тогда в Москве шли съемки фильма «Летят журавли», и я день и ночь проводил на площадке. После нашего развода Ира потом снова вышла замуж. А сейчас ее уже нет на свете.
— Если говорить откровенно, вы считаете себя виноватым перед той семьей?
— Да. Виноват, конечно, тут не может быть никаких сомнений! И прежде всего перед дочкой. Она была маленькая совсем, она тут вообще ничего не решала… Это старшие воевали и принимали за нее решения. Она же ничего не могла тогда ни понять, ни сказать, в том-то все и дело…
— Вы тоже были совсем маленький, когда ваши родители развелись.
— Для меня развод родителей прошел незаметно. Тем более что мне повезло: моим отчимом стал Виктор Ардов. Он очень ответственно к этому отнесся. Мне не было отказа ни в советах, ни в карманных деньгах. Правда, деньги я просить всегда стеснялся. И когда это делал, всегда начинал издалека: «Витя, намечается такой небольшой юбилей… Мы решили пойти туда-то…» Он тут же меня прерывал: «Не морочь мне голову! Сколько нужно?» В общем, для меня Ардов был отцом в квадрате, очень близким человеком! К тому же и родной отец никуда не делся, он был тут же, в Москве, работал со Станиславским, мы все общались.
— А с дочерью вы после развода общались?
— Конечно. Моя мама, Нина Антоновна, вообще очень ее любила. Ира вместе с дочерью нередко гостила у нее в доме на Ордынке.
И я с дочкой встречался. Правда, по мере того, как выходили мои фильмы и меня стали все больше узнавать на улице, это становилось все труднее. Однажды мы пошли в зоопарк и не смогли там гулять из-за нахлынувшей толпы. Меня такие случаи всегда смущали. И Надя стала приходить к моему гаражу, где я любил возиться с машиной. В вопросы ее воспитания я никогда не вмешивался. Но мог устроить представление. Как-то я спросил ее, когда мы шли по Ордынке: «А ты будешь меня любить, когда я буду старый и кривой?» Надя не задумываясь ответила: «Конечно!» И тогда я притворился — стал припадать на одну ногу, скосил глаза… А ведь это Ордынка, нас там все знали: соседи, дворники. И это было самым важным — что была публика. Дочке, конечно, стало стыдно за меня, она просила: «Папа, не надо!» Но главное, что не бросила. Так и бежала за мной по улице.
— Почему же сейчас вы с ней почти не общаетесь? Ведь кроме старшей дочери у вас есть еще внучка и даже правнучка…
— Жизнь так сложилась. Все-таки Надежда выросла в другой семье, и она теперь сама по себе… Работает переводчиком. Окончила институт иностранных языков по специальности «английский язык». Да дело не в этом! Я просто признаю: был хреновым отцом для нее. Вот и все.
— Алексей Владимирович, когда речь идет о годах юности, нередко актеры жалеют: вот меньше бы пить, а больше делом заниматься! Про вас никогда ничего такого не было слышно…
— Ну, я физически не мог выпивать. Дело в том, что еще во время войны я тяжело переболел, что-то с печенью.
Потом, когда стал старше, несколько раз пытался принять алкоголь — и тут же накатывала боль, опоясывающая, невыносимая… Помню, когда студентом в свой день рождения выпил чуть-чуть, на следующий день едва доехал до учебы. С тех пор я вообще никогда не пил. Что курил с 13 лет — это правда, и продолжаю курить, тут уж ничего не поделаешь. А вообще, в студенческие годы у нас было очень мало времени на баловство. Понимаете, мы, вчерашние пацаны, недоучившись, ничего не зная, пришли в Школу-студию, и здесь из нас сделали людей! Педагоги были серьезные, предметы интересные — например, хорошие манеры нам преподавала настоящая княгиня Волконская, из бывших. Нам показывали, как подать руку даме, как сесть в машину — мы же этого ничего не умели.
— А почему вы начали курить?
— Элементарно: чтобы заглушить голод! Был такой способ в войну: покуришь махорки — и вроде есть не так хочется. Достать ее было легко, ведь даже в тылу кругом — военные. Мы с мамой ходили по госпиталям, выступали. Я ей помогал, мог стихотворение прочитать. И с ужасом смотрел на покалеченных людей: кто без рук, кто без ног, у кого забинтована половина лица. Это было страшно. Но постепенно страх проходил, потому что, когда мы начинали выступать, эти люди улыбались. Они становились живыми, близкими. Я понимал, что это за нас они отдавали жизни, здоровье. Поэтому в Москву я вернулся уже другим, повзрослевшим… К сожалению, передать атмосферу сороковых-пятидесятых годов просто невозможно, сколько ни снимай о них фильмы. Другое время было, другие совершенно люди. Ни с кем и никогда этого больше не повторится. А мне еще и особенно везло на людей.
Со мной постоянно случалось какое-то чудо. Что была в моей жизни Анна Ахматова, что встретились на моем пути такие люди, как Иосиф Хейфиц, Михаил Ромм, что Владимир Меньшов снял меня в «Москва слезам не верит». Ведь все они потом вошли в историю кино. То, что я работал с ними, — это абсолютное счастье! И важно, что фильмов с моим участием не так много — пять-шесть настоящих. Честно скажу: я сам от многого отказывался. Всю жизнь я стремился не изменять себе и быть никому не обязанным. Вот только за это иногда приходилось очень дорого платить.